— Странно, что мы до сих пор не встретились, — удивилась Мона.
Он покачал головой.
— Наоборот, странно, что все-таки встретились. Вы сказали, что живете здесь всего несколько дней. А я не был у себя намного дольше. В подобных домах люди живут дверь в дверь, но видятся только случайно… Вообще-то в такое время я дома не бываю, но клиент, с которым я должен был обедать, позвонил в последнюю минуту и сказал, что не сможет прийти. Я чувствовал себя дурак дураком, поэтому решил зайти домой, надеть что-нибудь попроще и сбегать перекусить. — Он улыбнулся и добавил: — И вижу, что правильно сделал.
Первые недели влюбленности — а она влюбилась без памяти — были самым чудесным временем в ее жизни.
Брет был самим совершенством. Помимо физической красоты и обаяния, он был весел, умен, добр, чуток, обладал чувством юмора и неистощимой любовью к жизни.
Кроме того, он был трудоголиком: просиживал в своем офисе до девяти вечера и посвящал работе даже значительную часть выходных.
Однако загруженность Брета не мешала им видеться почти каждый день. Иногда по утрам они гуляли в соседнем маленьком парке, иногда поздним вечером пили кофе — то у нее, то у него.
А в выходные, если у него было для этого время, вместе обедали и распинали бутылку вина.
Накануне запланированной заранее поездки за город Брет огорченно сказал:
— Извини, милая, но ничего не получится. У меня назначены деловые встречи и на субботу, и на воскресенье.
Предчувствуя еще один одинокий уик-энд, Мона взбунтовалась:
— Сколько можно?
— Бизнес, связанный с недвижимостью, требует жертв, — непринужденно ответил он.
— Но разве это нормально, если человек работает допоздна и по будням, и в выходные?
— Моя работа — это общение с людьми, а не просиживание за письменным столом. Перспективные клиенты считают, что я должен быть в их распоряжении двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. — Брет взял ее руку и слегка сжал. — Обещаю, так будет не всегда. Но теперь у меня просто нет выбора.
Мона вздохнула, смирилась с неизбежным и сказала, проявив обычный для нее здравый смысл:
— Ладно, займусь хозяйством.
Но субботним утром Брет неожиданно позвонил ей в дверь и заявил ликующим тоном:
— Ты знаешь, у меня есть дела с твоим боссом?
Мона кивнула. Он действительно упоминал об этом, а однажды она сама заметила, как Брет заходит в кабинет Рика.
— Так вот, Хаббард наконец согласился выделить сумму, которой мне недоставало, чтобы начать широкую перестройку Глостер-стрит! Такое событие нужно отпраздновать. Едем!
— Но мне нужно переодеться и причесаться. Брет обвел взглядом ее платье в серо-белую полоску, сандалии на плоской подошве, рассыпавшиеся по плечам шелковистые черные волосы и сказал:
— Наряд вполне подходящий. А распущенные волосы тебе к лицу.
— Куда? — только и спросила Мона, когда Брет вихрем повлек ее по лестнице.
— Мы едем в Горгас-парк.
Изрядно обветшавший и напоминавший лишь тень прежнего пышного парка с аттракционами и ярмарочными кавалькадами, Горгас все еще мог произвести впечатление на новичка.
Что же касается неизбалованной Моны, то простые здешние развлечения и обилие отдыхающих привели ее в восторг.
Купив по хот-догу, пакету жареной картошки и баночке кока-колы, они с Бретом прогуливались и наслаждались ярким солнышком, музыкой и ароматом цветов.
Заметив ее сияющие глаза, Брет спросил:
— Что, напоминает детство?
— Нет. Я никогда не видела ничего подобного, — призналась она.
Черные брови Брета сошлись на переносице.
— Расскажи мне о себе. Я ведь про тебя почти ничего не знаю. Если не считать, что ты работаешь у Хаббарда, что твоя мать родом из Норфолка и что ты выросла в Англии.
— Да толком и рассказывать нечего. Жизнь у меня была очень скучная, — неловко промолвила Мона.
— Все равно. Рассказывай про свою скучную жизнь, а я постараюсь не зевать.
— Тебе будет неинтересно.
— Нет, интересно, — решительно возразил он. — Ты представляешь собой странную смесь робости и смелости, общительности и скрытности. Любишь людей и в то же время сторонишься их. В тебе много тихой гордости. Ты не считаешь себя вправе осуждать других, но в глубине души пуританка.
— Ты заставляешь меня краснеть.
— Отчего же? Ты именно та женщина, которую я всегда мечтал встретить…
У Моны захватило дух и зазвенело в ушах. А Брет добавил:
— Я хочу знагь, откуда ты такая взялась. Расскажи мне о своем детстве. Где ты выросла?
— В Манчестере.
— Какими были твои родители?
— Не знаю, — призналась она. — Они умерли, когда мне было два года.
— Жаль, — просто сказал он. — Как это случилось?
— Они оставили меня на попечение бабушки по отцовской линии и полетели во Францию кататься на лыжах. Хотели устроить себе второй медовый месяц. Но в первый же день их накрыло лавиной…
— Кто же тебя воспитывал?
— Бабушка по отцу. Ей не хотелось на старости лет обременять себя маленьким ребенком, но она была женщиной строгих принципов и большого чувства долга. За год до того она овдовела, денег у нее было мало, и мы жили очень небогато. Хотя она никогда этого не говорила, я знала — дети всегда чувствуют это, — что была для нее обузой. Она предпочитала одиночество, и я почти всегда была предоставлена самой себе.
— Разве у тебя не было школьных подруг?
— Мою дружбу не поощряли. Бабушка всегда говорила, что следует держаться особняком, и не понимала, почему я должна вести себя по-другому.
— Наверное, ты чувствовала себя очень одинокой?
— У меня было несколько воображаемых подруг. К тому же благодаря воспитательнице детского сада, которая много занималась со мной, я очень рано научилась читать… — Увидев мрачное лицо Брета и боясь, что он неправильно понял ее, Мона быстро добавила: — Я не хочу сказать, что бабушка плохо относилась ко мне. Наоборот, она делала для меня все, что могла. Она настояла на том, чтобы я поступила в университет, выбивалась из сил, чтобы найти деньги на мои путешествия. А когда я получила диплом с отличием и пошла работать в «ЛФГ», она напыжилась от гордости как павлин и сказала, что игра стоила свеч.
— Что она сказала, когда ты собралась в Штаты?
— Она этого так и не узнала. Прошлой зимой она умерла. Иначе я ни за что не оставила бы ее… Смерть бабушки была одной из причин,'заставивших меня принять предложение провести год в Филадельфии. Срок арендного договора на дом кончился, и в Англии меня ничто не держало…
Какое-то время они шли молча, думая каждый о своем. А вокруг звучали музыка, смех и звонкие детские голоса.
Затем, покончив с неприхотливой едой, они вытерли пальцы, бросили бумажные салфетки в ближайшее мусорное ведро и пошли дальше.
Брет дружески взял ее под руку и спросил:
— Ну, с чего начнем?
Мона, рядом с ним чувствовавшая себя счастливой, беспечно ответила:
— Не имею ни малейшего понятия. Решай сам.
— В таком случае как следует повеселимся на аттракционах.
Словно пытаясь возместить Моне безрадостное детство, Брет не пропустил ни одного аттракциона, и за остаток дня она испытала больше удовольствий, чем за всю предыдущую жизнь.
Когда раскрасневшаяся Мона благодарила его, Брет со странной нежностью сказал:
— Любимая, как легко тебя порадовать… Вспотевшие, усталые, покрытые пылью, но безгранично счастливые, они шли к остановке. Проходя мимо лотка торговца ювелирными изделиями, Мона остановилась. Ее внимание привлекло узкое серебряное колечко необычной формы.
— Увидела свою мечту? — спросил Брет, потянувшись за бумажником.
Ах, если бы речь шла о кольце, чуть не сказала она. Ах, если бы… Она слегка покраснела, покачала головой и отошла от лотка.
— Как ты относишься к сувенирам? — Хотя Брет не наблюдал за ней, но безошибочно взял колечко, на которое она только что смотрела. — Примерь-ка.
Когда Мона замешкалась, он взял ее левую руку и надел колечко на безымянный палец.
— В самый раз.