Байю перестала тыкать вещицу палочкой, и у той было время придать себе хоть какое-то подобие формы. Теперь она походила на маленькую обезьянку на золотой цепочке, вроде тех капуцинов, которых люди на рынке кормили финиками и дольками сонгских апельсинов. Большая часть проволоки, скрепляющей кости, была оловянной, но встречались и латунные, и медные куски. Довольно яркие, это точно, но, по сути, просто обжатые и обрезанные куски хлама, ничем не покрытые и ненадежные. Камни повылетали из гнезд, в которых держались на дешевом клее, а не с помощью зубцов, обнажив подложку из потертой фольги, придававшей дешевым стекляшкам блеск настоящих драгоценностей. В одной глазнице остался камень оранжевого цвета, слепо глядящий на то, как Байю склонилась над вещицей, пытаясь разглядеть ее разболтанные сочленения. Другая пустовала, демонстрируя желтоватое пятно от плохо сваренного костного клея.
— Ну ты и недоразумение, обезьянка, — сказала наконец Байю. — Я бы задала трепку любому ученику, который умудрился бы сотворить нечто подобное.
Тварюшка заскребла пол маленькими оловянными рукавичками. Кто бы ее ни изготовил, он явно не собирался утруждать себя, вырезая еще и пальцы, даже для того, чтобы сделать лапки рабочими. Во взгляде создания не мелькнуло ни искорки замешательства или страха. Это была просто оживленная кем-то кучка костей и мусора, и, если уж на то пошло, не особо хорошо оживленная. К тому же начавшая распадаться, поскольку грубо наложенные чары оживления уже рассеивались. В нее не вложили ни волю, ни дух, которые могли бы стать для них стержнем.
Байю подняла глаза на Бразена.
— Если ты принес ее мне для того, чтобы я положила конец ее страданиям, хочу заметить, что она вряд ли их испытывает. Сознания у нее нет. Это просто… заводная игрушка.
— Нет, — возразил Бразен.
А затем широким жестом обвел просторную, поддерживаемую каменными арками ширь мастерской Байю. Горн, верстак, полки с сохнущими костями. Силуэты различных творений артефактора, аккуратно выстроенные вдоль стен мастерской, следящие за беседой бесстрастными глазами из драгоценных камней и видящие свои драгоценно-костяные сны. Свет из больших окон, расположенных высоко под потолком, косыми пыльными лучами падал сквозь ребра Хоути, слонихи; отражался солнечными зайчиками от кусочков стекла и зеркал, украшавших череп Лежебоки, ленивца, притаившегося в своем убежище на стропилах; колебался на полупрозрачных муаровых перьях огромных крыльев Катрин, гигантского кондора; мерцал и переливался в гранях драгоценностей, достойных того, чтобы украсить ими любой из храмов города шакалов, самой Матери Всех Торгов, великой столицы Мессалины.
Байю проследила за его рукой и нахмурилась, так ничего и не сказав. Он, как никто, умел придать драматичности моменту. Но ведь он был ей как сын — великовозрастный, порой раздражающий сынок, — и она знала, что он вот-вот сообщит ей что-то важное.
— Когда ты в последний раз выходила на улицу? — спросил он.
— У меня куча работы, — ответила Байю. — Я очень занята. — И кстати, об улице — этим утром ее сад, пусть и огражденный стенами, безусловно, мог считаться «улицей».
— Знаешь, пожалуй, тебе лучше надеть что-нибудь поприличнее, потому что сейчас мы отправляемся на прогулку, — заявил он таким тоном, словно толкал речь в суде. — Потому что кое-кто продает эти жалкие подделки как творения Мастера Артефактора Байю.
Мессалина, как известно, была Матерью Всех Торгов, и на один из них отправились наши герои. Байю пробудила одно из старейших и наименее сложных среди ее уцелевших созданий, сороконожку Амброзию, собранную из позвоночника кобры, ребер хорька и кошачьего черепа. Ей удалось убедить Амброзию обвиться вокруг ее талии наподобие двойной петли пояса, и теперь ее топазовые глаза поблескивали у магини на животе, словно череп создания был поясной пряжкой. Она довольно уютно устроилась и смотрелась, по мнению женщины, определенно эффектно. Затем Байю закуталась в бледно-голубой плащ, призванный защитить ее от знойного солнца Мессалины, хотя оно беспокоило женщину намного меньше, чем голубоглазого северянина рядом с ней. Сама она была родом с юга, где солнце раскрашивало кожу аборигенов в черно-красный, как темное дерево, или в черно-синий, как камень, цвет, но забота о собственном удобстве — не порок.
Она подумала было о маскировке, но вряд ли кто-либо в Мессалине, ставшей ей второй родиной, не узнал бы за этой маскировкой Мастера Артефактора Байю. Здесь ее знали так же хорошо, как и саму Принцессу Магии, хотя лицо Байю и не мелькало на монетах. На самом деле она не представляла, что сможет найти в извилистых рыночных рядах множества торговых площадей какого-то мелкого палаточного торговца со связкой дешевых, весело поблескивающих оловянных мартышек на шесте, уверяющего покупателей, что их поставляет именно она. Ее творения продавались в частные коллекции, к тому же существовал список ожидания, в котором желающих сделать заказ хватило бы до вероятного конца даже ее длинной жизни, будь на то ее воля. Но в кармане ее лежала пригоршня фальшивых драгоценностей, и она не отказалась бы узнать, кто же изготовил их.