Может, попросить Тимура не увольнять его? То есть нет, просто замолвить слово за него, рассказать, какой он добросовестный и опытный работник. Тимур ведь совсем не знает Виктора Ивановича…
Я вдруг разнервничалась, подошла к окну и с удивлением увидела, что пошел снег. Он кружил в вечернем воздухе как рой мошек и таял, едва долетая до земли. Асфальт влажно блестел в свете фонарей, но ветки кустарников и пожухшую траву уже покрывал белый налет.
Я всегда не любила зиму, а тут и вовсе такая накрыла тоска. Как представила, что пойду сейчас домой, точнее, в эту чужую, пустую и унылую квартиру… а впереди ещё два бесконечно долгих выходных, полных тоски и одиночества…
Вдруг за спиной с шумом раскрылась дверь. Я ещё не успела обернуться, но сердце уже подскочило к горлу и затрепыхалось.
И точно — это был Тимур. Таким красивым он сейчас выглядел, что аж дыхание забрало. Глаза казались абсолютно черными, как безлунная ночь. Отросшие кудри он теперь заправлял за уши, но непослушные пряди все равно выбивались, падали тёмными завитками на лоб. Угольные брови привычно хмурились, отчего на переносице пролегала складка. Да, красивый, но своенравный, жесткий, нетерпимый. И только чувственный и немного капризный изгиб губ смягчал его облик.
Тимур на ходу, не оборачиваясь, захлопнул за собой дверь. Сунув руки в карманы брюк, подошёл ко мне. И при этом смотрел в глаза, смотрел неотрывно, заставляя меня нервничать. Потому что откуда-то я точно знала, что пришёл он вовсе не по работе.
Облокотившись, встал боком — к подоконнику, лицом — ко мне.
— Ну привет, Марина. Все гуляют, а ты что?
— А мне не хочется. Хорошо, что вы зашли, у меня к вам дело…
Трудно и даже как будто нелепо было называть Тимура на «вы», но на «ты» и вовсе язык не поворачивался.
— Давай без официоза, — улыбнулся он, по-прежнему не сводя взгляда. Чернота его глаз затягивала как бездна. — Хотя бы когда наедине.
— Хорошо, — кивнула я, осторожно выдохнув, чтобы не выказать волнение. — А дело…
— И дела все тоже давай отложим до понедельника?
Тимур, вроде как, просто попросил, но попросил таким тоном, что поспорить не осмелишься. И я замолкла. Ладно, дождусь понедельника, время ещё есть, хоть и поджимает.
Он придвинулся ближе.
— Гулять тебе не хочется, я понял. А домой почему не идешь? Неужели никто не ждет?
Его вопрос, в общем-то, невинный, неожиданно уколол, заставив сердце сжаться. Я отвернулась, сморгнула, вдохнула поглубже, пытаясь унять тут же завывшую тоску.
Он же так и стоял за спиной. Мне казалось, я чувствовала затылком его взгляд, его дыхание… А когда снова повернулась к нему, он вдруг оказался непозволительно близко. Плечи тотчас подернуло мурашками.
Затем он и вовсе вынул руку из кармана и протянул к моему лицу, убрал прядь за ухо, как бы невзначай провел пальцами по щеке, по шее, по плечу и… оставил ладонь на моем локте. От этой невинной ласки меня прошила короткая дрожь, а в горле моментально пересохло.
— Ты не ответила… Тебя кто-нибудь ждет?
Я качнула головой. Он слегка улыбнулся и придвинулся ещё ближе, так, что кроме его глаз и губ я больше ничего не видела.
— Это хорошо, — прошептал он.
— Почему? — я тоже невольно перешла на шепот.
Рука его скользнула с локтя ко мне на талию.
— Потому что не дождался бы. — Его губы слегка задевали мои, посылая по всему телу сотни электрических разрядов.
Голова шла кругом, ноги, ослабев, подкашивались в коленках, а внизу живота томительно и жарко ныло.
— Почему? — беззвучно повторила я, но Тимур вместо ответа притянул меня к себе и поцеловал. В первую секунду мягко, тягуче, но затем, рвано выдохнув, впился в губы с каким-то исступлением. Рука его нетерпеливо скользнула под кофту, огладила спину, потом устремилась под пояс юбки.
— Нет, — отстранилась я, с трудом дыша. Губы пылали, во рту сделалось солоно, а перед глазами всё плыло, раскрашенное слепящими искрами.
Тимур поднял на меня шальной, затуманенный взгляд. Грудь его тяжело вздымалась.
— Что? — выдохнул он хрипло.
— Только не здесь…
Он продолжал смотреть на меня, будто с трудом понимает смысл моих слов. Но затем кивнул.
— Поехали.
Глава 9
Марина
Пока я надевала пальто и шарф, Тимур не сводил с меня взгляда, голодного и тяжелого. Этот его взгляд действовал гипнотически — подавлял волю, туманил мозг и возбуждал не меньше, чем поцелуи.
Мы вышли в полутемный коридор, свернули на лестницу. Снизу доносилась какая-то бодрая песенка, под которую народ, судя по топоту, задорно отплясывал. Иногда двери буфета распахивались, видимо, кто-то входил или выходил, и тогда звуки музыки и веселья становились в разы громче.