— Посидишь минуточку? Я позвоню, — выхожу из машины и набираю ее старый номер. По памяти. Все эти годы я старался его не вспоминать, а тут цифры сами всплыли. Я не уверен, что она ответит, даже не знаю, рабочий ли еще номер, но все равно жду, трепетно прислушиваясь к тишине. Гудков так и нет.
Черт…
— Позвонил? — сыну всегда любопытно, что я делаю.
— Да. Только не ответили, — горечь все-таки проскакивает в мой голос, и Сережка ее чувствует.
— Тебя обидели?
— Нет, Сереж. Это я обидел… одну очень хорошую девушку.
— Зачем? — искренне не понимает он.
Хочется сказать: затем, что я дурак. Но это было бы неправдой.
— Затем… чтобы спасти. Ее и еще кое-кого.
Кое-кого маленького и очень любопытного.
— Значит, она не будет обижаться. Ты же хорошо поступил.
— Она об этом не знает.
Сын озадаченно замолкает. Все слишком сложно. Такая головоломка еще не для него. Он размышляет над этим всю дорогу до дома и выдает самый очевидный вариант:
— Ты ей все расскажи, и она перестанет сердиться.
— Я подумаю, — с натянутой улыбкой киваю ему и помогаю выбраться из машины.
Как расскажешь? Если руки до сих пор связаны? Да и нужны ли ей эти разговоры? Столько лет прошло, у нее наверняка появился хороший мужчина, который любит ее, уважает, а не ведет как конченый придурок без всяких на то причин.
Мы поднимаемся домой. Раздеваемся, моем руки и идем в кухню. Я уже не рассчитываю на то, чтобы найти там что-то съестное, но к горе грязной посуды и сожженному чайнику оказываюсь не готов.
Чем эта овца здесь занималась?!
— Иди-ка посмотри мультики, а я пока порядок наведу, — выпроваживаю сына в комнату, а сам тянусь за телефоном. — Давай, малыш. Я тебя позову.
Он убегает к телевизору, и уже через минуту оттуда доносятся голоса персонажей и музыка. Иду следом и тихонько смотрю в просвет между дверью и стеной: сын сидит в кресле и зачарованно смотрит в экран, не замечая ничего вокруг.
Я звоню жене. Раз пять. Она не торопится отвечать, и это заводит меня все сильнее. Поэтому, когда в трубке раздается ее сахарное «да, любимый», меня уже несет:
— Ты что здесь устроила? Что за погром?
— Не ругайся. Просто я очень торопилась, вот и не успела убрать.
— Не успела поставить посуду в посудомойку и вытереть со стола? А с чайником что? Болтала по телефону и забыла про него?
В ответ оскорбленное молчание.
— В общем, так, я пальцем к этому срачу не притронусь — придешь, будешь убирать. И мне плевать на твои маникюры-педикюры.
Она что-то там гундит, но я сбрасываю звонок. Меня трясет от одного ее голоса.
Танька возвращается часа через два. Вся такая надутая, разобиженная и сразу с претензиями:
— Ты испортил мне все новогоднее настроение. Я даже не стала пить кофе у мастера.
Зашибись, настроение ей испортили, да еще и без кофе оставили. Бедняга.
— Переживешь. Иди, срач тебя ждет.
У нее в немом изумлении вытягивается лицо. Похоже, она думала, что я поворчу и все сам уберу. Нет, дорогая моя, не уберу.
— Сейчас?
— А когда же еще? Хочешь, чтобы это всю ночь простояло?
Татьяна оскорбленно поджимает губы, швыряет полушубок на вешалку и проскакивает мимо меня в кухню.
— Давай просто купим новый чайник.
— Давай вообще посуду каждый раз выкидывать и новую покупать.
Боже, я не понимаю, почему у нас идет такой разговор. Мы как глухой с немым. Не видим, не слышим друг друга. Какая это семья? Какой смысл жить в этой клетке?
— Я и не знала, Орлов, что ты такой крохобор!
— Ты вообще обо мне мало знаешь.
Дело, конечно, не в деньгах, а в том, что задолбался жить в свинарнике. Задолбался смотреть на то, как она малюет свою физиономию, но не может поиграть с сыном. Я вообще задолбался от всего.
— Конечно, куда мне до великого и ужасного тебя. Ты же у нас такой весь из себя деловой, только указания можешь раздавать да требовать!
— Все сказала? Вперед, — киваю на посуду.
— И вообще, с какого хрена ты решил, что это я должна все убирать?
— Сама нагадила, сама выгребай. Или ждешь уборщиков?
— Мам, пап, — раздается дрожащий голо Серёжи, — вы ругаетесь?
— Чего вскочил? Иди спать! — рявкает Танька. — Без тебя проблем хватает!
Одариваю ее таким взглядом, что она затыкается, и присаживаюсь на корточки рядом с расстроенным сыном.
— Сереж, все хорошо. Мы просто… обсуждаем. Иди ложись, я сейчас к тебе подойду.
У него дрожат губы, и в глазах стоят слезы. Жалко его, аж воздух из груди выбивает. К черту Таньку. Беру сына на руки и иду в спальню.