— Да? — Продолжает ободряюще улыбаться, но взгляд чуть прищурился.
Я знаю, что сейчас он включает того самого начальника, умеющего распознавать ложь об отсутствии сбоя настроек.
— В чём дело, Маш?
"Тебя слишком много"? Молчу, пожимая плечами. Если бы дома была хоть какая-то живность, а так даже на цветочки или рыбок же не сошлёшься.
— Говори.
И только по глазам — требовательно. Я прикусываю губу и всё же решаюсь, упираясь ему в грудь и умоляя чуть отдалиться. Он даёт мне вырваться и сесть рядом, поджав к себе ноги. Я закрываю ладошками лицо, потираю то, выдыхаю и только после решаюсь начать:
— Понимаешь, дело не в тебе.
— Ммм, начало так себе, Ричи. — Садится рядом, вдруг чуть сгорбившись и положив голову на моё плечо. Вытянул ноги свои красивые, зевнув.
— Да, я… понимаю. — Выдох. — Просто… как это сказать?
— Как есть, Маш.
Он убирает одну ладошку от моего лица и просто гладит её, рисуя узоры по венкам.
— Мне страшно, да. — Поджимаю губы, чуть пожимая плечами и будто извиняясь за себя саму.
— Чего?
— Не знаю…
Вижу его улыбку, он продолжает рассматривать руку, только чуть поменяв угол наклона головы.
— Знаешь.
— Как у Вас всё просто, Андрей Константинович.
Кивает, ожидая, что я скажу дальше.
— Доверять страшно. — Выдыхаю, отворачивая голову, будто сама не при чём. — И вообще… я не влюблялась никогда… так…
— А как ты влюблялась?
Поворачиваюсь к нему, тот повторяет тоже.
— Ты про своего сына? Да?
Он кивает, а я юркаю в свой воображаемый домик, начиная рассказ:
— Мне просто нужно было в кого-то безответно влюбиться, Андрей.
— Зачем?
— Ну… чтобы дальше заботиться о Ксюше, например. Чтобы моя потенциальная семья не мешала мне её… воспитывать?
Молчит…
— Звучит тоже "так себе"?
Он снова рассматривает мою ладонь, поэтому прошу:
— Андрей…
— Я уже говорил, ты просто взяла на себя чужую роль. Это из-за смерти родителей?
Киваю, стукаясь затылком о стенку всё того же шкафа. Просто смотрю на потолок, думая, что сказать на это.
— Мне жаль, что так вышло.
— Но я не должна так делать?
— Ты, наверное, не могла поступить иначе, верно?
Сжимаю губы, чуть проморгавшись. Нахожу силы только кивнуть.
— Пора с этой сцены уходить, Маш. Твой ребёнок вырос… — вдруг смеётся, резко поднося к своим губам ладошку. Целует и только после заканчивает, — да и мой тоже. Ладно, сдаюсь! Не учу тебя…
Ловит мою малюсенькую улыбку и снова обжигает ладошку жаром.
— Я там кашу всё-таки сварила… И таблетки тебе заказала.
Он закрывает глаза и выдыхает:
— Кашу попробую. Таблетки-то зачем?
— Ну, Андрюш…
Тот дёргается и даже красноречиво приподнимает бровь, повторяя одними губами собственное имя. Я кусаю губу и неловко шепчу:
— Можно так?
— Можно, Маш. — Поворачивает голову, целуя в плечо.
И сам тут же сдаётся:
— Съездим за таблетками. Только не уходи сегодня, хорошо?
— А завтра?
— И завтра…
— Ну, Андрей… Константинович! Так нельзя же… отпустите меня, пожалуйста.
Он смотрит так, улыбнувшись уголками губ, и в глазах его что-то странное, словно я сокровище редчайшее.
— Нет?
— Так хочется от меня сбежать? Я болею…
— Не дави…те, пожалуйста.
— Ммм, — тянет, — ладно. Но сам отвезу, да?
И я киваю, опять глупо заулыбавшись. А следом встаю, утягивая его "пробовать" ту самую безмолочно-молочную кашу, та оказывается слегка съедобной, но Андрей делает вид, что это безумно вкусно. На четвёртой ложке я сдаюсь и топаю ногой:
— Ну хватит уже!
Он смеётся и убирает ложку в раковину.
— Я потом тебя научу, Маш.
— Я просто… отвлеклась!
Сдаётся:
— Хорошо, малыш, ты просто отвлеклась.
И я зачем-то делаю шаг к нему, вставая сбоку и обнимая так крепко, как только могу. Он достаёт из объятий руку и кладёт ту на мою талию.
— Всё хорошо, Маш. Да?
Тихо соглашаюсь.
— Да…
— Не бойся. Переставай бояться. Мой лимит исчерпан.
— Какой лимит? — Поднимаю к лицу своё.
— Уже обидел, больше не смогу.
И это… мило…
— Я очень злилась, если ты о своей твердолобости!
Он кривит губу в одну сторону, вздохнув.
— Трудно было бороться с таким старым, упрямым дядечкой?
— Очень! — Касаюсь губами его плеча. — Но я не обижалась… вроде. Поехали в аптеку, ладно? Или давай я сама съезжу на такси или схожу… тут недалеко!
Он вздыхает, включая воду в раковине…
— Вместе, Маш. Всё равно Ян ночью вернул машину. Роки с собой ещё возьми, она наверху уже, наверное, изревелась без тебя…
— Ой…
Хмыкает, вымыв и убрав на место ложку. И сердце ёкает, когда слышу его:
— Моя ты милая Ричи…
Нажать на сохранение
В цель.
Я смотрю, улыбаясь, как она сопротивляется собственному желанию, то и дело показывая в сторону домофонной двери. Меня, по правде, пробирает озноб, но уехать от неё вот так я не смогу. Не хочу.
С ней быть хочется. Вне зависимости от всех обстоятельств.
Роки в её руках уже начинает поскуливать, потому моя Ричи смущённо решается ещё раз…
— Андрей, — снова выдох.
— Что, малыш?
Окончательно упирается взглядом в снег под нашими ногами.
— Может, чай? — Наконец произносит.
— Я с радостью, Маш.
Тут же смотрит, чуть рассмеявшись.
— Да?
— Да.
— Ну, тогда пойдём?
Киваю, давая ей возможность открыть входную дверь. Просто следую за ней — шаг за шагом. Мы доходим до лифта. Встаём под мигающей лампочкой и вдруг переглядываемся, как школьники. И у меня что-то в груди трепещет… удивительно. Она удивительная.
Кабина подъезжает, так что я беру её за свободную руку и тяну внутрь, как только двери начинают открываться. Ричи нажимает седьмой или восьмой, я даже не разглядел. И встаёт рядышком, то и дело посматривая на меня.
— Что?
— Хотя бы лекарства выпьешь! — Показывает взглядом на кулёк из аптеки, который продолжает находиться в моей правой.
— Хо-ро-шо.
Снова улыбается, будто выиграв в джек пот, делает один маленький шажочек ко мне и вдруг встаёт на цыпочки, чуть отворачивая от нас щеночка, тут же поцеловав в щёку и отдалившись, будто ничего и не было. И сколько в жизни будет ещё этих тайных кодов? Хочется, чтобы больше… чтобы моё приложение на старости лет было настолько объёмным, насколько вообще возможно.
И если индусам платят за количество символов в коде, если Маяковскому платили за количество строк, то где та касса, принимающая все мои моральные сбережения на выходе отдающая длинную и счастливую жизнь с этой девушкой? Меня окончательно коротнуло.
Солист Bon Jovi на такое спел бы строчку из "It's My Life":
"I just want to live while I'm alive"
[Я просто хочу жить, пока жив.]
Выхожу за ней, ныряю к её двери и слушаю, что здесь жили её родители. Она выросла в этом доме. И он сразу кажется каким-то особенным, даже хочется представить, как эта маленькая Маша прибегала с продлёнки с огромным рюкзаком за спиной.
— У тебя есть фотоальбомы?
Та отдаёт мне щенка, находит ключи, открывает дверь и только после смотрит на меня…
— Есть…
— Покажешь?
Смущается, дёргает ручку.
— Хорошо, Андрей Константинович.
— Я же не приказываю.
Выглядывает из-за дверного полотна, которое я ещё не обогнул.
— Я знаю! — Улыбкой.
Захожу всё же, тут же опуская Роки на пол. Будущий большой и грозный пёс чуть прижимает уши и убегает осматриваться по прихожей. Закрываю собой прокручивающийся на два оборота замок. Снимаю обувь, пока Ричи стягивает с себя курточку, не отрываясь от моего лица. И я не знаю, что мне дороже…
— Мне нравится, как ты смотришь.
И я сказал бы ей то же самое.
— Да? И как же?
— Очень довольно.