Потом к ним подошла семейная пара из Швейцарии, Макс и Ханна. С Максом, как поняла Марина, Григорий Янович занимался в одной подгруппе. Максу было лет сорок, Ханне около тридцати. Марина долго не могла понять, что именно её беспокоит, но потом поняла: Ханна была рыжеволосой и белокожей. После достопамятной драки на открытии экспозиции, Марина с некоторым предубеждением относилась к девушкам "эпохи Возрождения".
Интересно, что это? Неужели старая добрая ревность?! Только этого не хватало. Тем более, что Григорий Янович вёл себя вполне благопристойно и никакого интереса к Ханне не проявлял, чего не скажешь о Максе, который явно пытался "строить глазки" Марине. В общем, эта пара Марине не понравилась, и она тяготилась их компанией.
Потом Макс позвал Григория Яновича что-то обсудить в месте для курения. Григорий Янович не курил, но проявил вежливость. Шепнув Марине, что скоро вернётся, он удалился вслед за Максом. Вскоре исчезла и Ханна. Подождав минут пять, Марина заскучала и двинулась на поиски. Она не заметила, как за ней последовал ещё некто, пристально наблюдавший за ней весь вечер.
Она вышла в холл, и ей показалось, что откуда-то доносится смех Григория Яновича. А потом голос Григория Яновича, несколько раз повторившего по-английски слово "нет". Марина шла на голос. Повернув за угол в коридор, украшенный странными чёрно-белыми фотографиями, она вдруг увидела, как Ханна бросается на шею Григорию Яновичу и целует его.
Марина увидела эту рыжую голову возле его лица, и внутри что-то щёлкнуло. Она сделала бросок, схватила Ханну за волосы и оттолкнула к стене, где в тени стоял невозмутимый Макс. Потом Марина влепила пощёчину Григорию Яновичу с такой силой, что заломило кость в ладони. Он стоял, обалдевший, забыв о боли, и смотрел, как её глаза мечут молнии.
— Это мой муж! — крикнула Марина по-английски Ханне и ткнула ей прямо к носу руку с кольцом. — Где твой муж?
— Мой муж даёт мне свободу! — резко ответила тоже по-английски пришедшая в себя Ханна.
Они не замечали, что в коридоре есть ещё один зритель разыгравшейся трагикомедии. У стены, чуть поодаль, стоял высокий подтянутый блондин лет сорока с небольшим.
— А я не даю свободу! — крикнула Марина по-английски. — Ещё раз приблизишься к нему (и она указала на Григория Яновича), убью!
Потом Марина как-то резко очнулась, всхлипнула и быстро пошла по коридору, чуть не сбив с ног высокого блондина.
— Марина! — Григорий Янович бросился за ней следом. — Ты неправильно всё поняла!
Она побежала. Если он прикоснётся к ней хоть пальцем, она умрёт на месте, ей так казалось. Она влетела в свою часть номера, закрыла все двери на замки и опустилась прямо на пол. Что с ней стало?!
Она всегда знала, что его нельзя подпускать, противопоказано! И вот итог! Ещё месяц назад она насмешливо и покровительственно смотрела на его пассий, таскавших друг друга за волосы в галерее. Теперь она сама стала такой… Она потеряна, деморализована. Из глаз полились слёзы унижения и досады на саму себя.
— Марина, открой, пожалуйста. Позволь объяснить! — Григорий Янович стучал в её двери из его половины номера. — Я не отвечал ей, Марина!
— Объяснение от создателей "Мама, я не курил, просто рядом стоял, потому от меня пахнет табаком"! — крикнула Марина.
Голос у неё был выше и звонче, чем обычно, и Григорий Янович понял, что она плачет.
— Пожалуйста, Марина. Впусти.
Марина ответила ему на непечатном русском, объяснив, куда ему пойти.
— Марина, ты же девочка, ты искусствовед! Кто тебя научил так разговаривать? — расстроенно спросил он.
Она нашла платок, вытерла лицо, высморкалась. Подошла к двери, громко и внятно заговорила:
— Вот что, Григорий Янович. Я связана обязательством, но в свете последних обстоятельств сдержу слово лишь при условии, что вы держитесь от меня на расстоянии не ближе двух метров. И общаемся мы только по поводу документов на немецком языке. В противном случае я сразу сажусь в первый же самолёт. Ясно?
— Ясно, — ответил он.
— Вот и отлично. Спокойной ночи. Можете продолжать свой отдых в приятной компании. Извините, что прервала столь увлекательное общение.
Он вздохнул, отошёл от двери и опустился на стул. Стянул пиджак, отбросил в сторону. Щека перестала пылать. Он вспоминал выражение её глаз, когда она кричала на эту дуру Ханну. Больше всего на свете ему хотелось прижать к себе сейчас свою "фиктивную" жену, успокоить, всё ей объяснить. Но ему запрещено даже приближаться…
Глава пятая