Но я не могу забыть его взгляд, когда нас прервали. В нем чувствовался голод, успешно скрываемый за спокойствием. Только вот интересно, этот голод связан с тем, что он давно не трахался или давно не убивал? А может, ни то, ни другое…
Черт меня дернул снова связываться с ним. Хотя, это было моей мечтой на протяжении длительного времени.
На следующий день мне сообщают, что Кинни хочет меня видеть. Меня бросает в жар, когда я слушаю, что мне говорит Майкл.
— Прости, что? — видать, я настолько задумался, что пропустил его последние слова.
— Говорю, что его привели уже, он сказал, что будет разговаривать только с тобой и ни с кем другим.
Я облизываю внезапно пересохшие губы. Майкл же с подозрением смотрит на меня, а потом тяжело вздыхает, оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что мы одни стоим посреди коридора, и тихо спрашивает:
— Ну ладно, что там за дело у тебя с ним? Он хочет рассказать, где Ханникат, или нет?
— Нет. Нет никакого дела, и ничего он не хочет мне рассказать, мы зря теряем время.
— Но зачем-то же он зовет тебя?
Я вижу, что Майкл не понимает, что происходит, и почему я внезапно отказываюсь от расследования, о котором говорил беспрерывно два года подряд. Но признаться ему, что отношения с Кинни слегка заходят за грань допустимого — я не могу.
— Пошли, кое-что покажу.
Мы направляемся к камере, в которую привели Брайана, и заходим в помещение, чтобы видеть его сквозь зеркало Гезелла.*
Я плотно прикрываю за нами дверь и указываю на Кинни, который спокойно сидит, прикованный наручниками. Как ни странно, его взгляд устремлен прямо в зеркало, будто он знает, что мы наблюдаем за ним сию минуту, но никаких эмоций он не проявляет.
— Что ты видишь? — спрашиваю у Майкла, пытаясь понять сам, что именно я сейчас наблюдаю.
— Я вижу Брайана Кинни, — спокойно отвечает он, заново обшаривая глазами комнату в надежде найти еще какой-нибудь посторонний предмет.
— Это да. Здесь согласен. Но видишь ли ты перед собой убийцу?
Майкл еще раз внимательно вглядывается в него.
— Нет. Обычные убийцы трясутся, волнуются, переживают, когда мы их приводим, они боятся тюрьмы, боятся того, что мы их поймаем, разоблачим и посадим. Так что в нем я вижу маньяка, — ухмыляется он, заканчивая свою мысль.
— А как ведут себя невиновные?
Майкл думает одну секунду.
— Еще хуже. Невиновные активны в своей защите, зачастую имеют бурную реакцию на происходящее, волнуются о том, что подумают близкие, знакомые…
— У этого близких, скорее всего, нет, — вставляю я.
— Но в любом случае, у него нет никакой реакции.
Мы молчим. Кинни едва заметно шевелится, чуть поворачивает голову, и теперь его взгляд устремлен прямо на меня. От вчерашней дикости не осталось и следа.
— Ошибаешься, реакция у него есть, а еще у него есть эмоции, и все в порядке с головой, насколько его голова может быть в порядке, с учетом того, что он совершал, — тихо проговариваю я.
Майкл отрывается от зеркала и смотрит на меня.
— Что ты имеешь в виду, говоря про голову?
— Сколько он уже здесь? Четыре дня, пять? — отвечаю вопросом на вопрос.
— Да кто считает, — пожимает плечами Майкл.
— Он сидит в одиночной камере для особо опасных преступников, из развлечений у него единственное в день посещение камеры для допроса, перерыв на обед, когда ему приносят еду, остальное время он играет со своими цепями и смотрит в потолок. Ты знаешь, что люди, находящиеся первый раз в тюрьме, практически сходят с ума, если их определяешь в такие условия.
Майкл кивает, но по-прежнему не понимает, к чему я клоню.
Я вздыхаю и наконец-таки отрываю взгляд от Кинни и отворачиваюсь от зеркала, чтобы тут же опереться о него спиной.
— С ним что-то не так… И это я не про то, что он людям конечности отрезает. Что-то происходит здесь. Прямо перед нами. Глянь на него. Никакой паники, растерянности или тревоги. Также отсутствуют злость, нервозность и перепады настроения. Он спокоен, рассудителен и в состоянии выдерживать длительный, неспешный диалог. Он контролирует свои эмоции. Такое ощущение, что он и не сидит в тюрьме.
— Ну, он опытный маньяк, Джастин, что ты хочешь…
— Вот именно, Майкл. Маньяк! У него опыт в том, чтобы убивать людей, а не в том, чтобы сидеть в одиночных камерах, — повышаю голос от бессилия и непонимания. — Я уверен, он понимает, что его ожидает, и он не сможет доказать, что невиновен уже никак, это означает, что его устраивает такой расклад.
— Ну, а может, он хочет сесть в тюрьму, чтобы продолжить там мочить людей? — внезапно предполагает Майкл, и я улыбаюсь.
— Вряд ли у него был такой план.
— Ну или эти условия привычные для него. Откуда ты знаешь, может, его держали в подвале двадцать лет подряд, и вот он вышел, озверел и сошел с ума. Просто как-то научился управлять своими эмоциями, чтобы это не было очевидно.
— Возможно… Тем более, мы ничего не знаем про его родителей.
Мы молчим некоторое время, потом к нам стучится Бен и медленно входит, проверяя, где мы есть.
— Джастин, ты идешь к нему или нет? — спрашивает он, глядя то на меня, то на Майкла.
— Да, одну минутку, Бен, — поспешно отвечаю ему, только сейчас осознавая, сколько мы тут уже находимся по времени, а Кинни так и не шевелится. Потрясающая выдержка.
— Знаешь, судя по всему, он не гей, — словно издалека раздается голос Майкла, и я выныриваю из своих мыслей.
— Что значит — не гей? — не совсем понимаю, о чем идет речь, да и как он может быть не геем, он ведь присосался ко мне вчера, как безумный.
Майкл неуверенно качает головой, потом я серьезно смотрю в его глаза, и он сдается:
— Я пригласил его вчера поужинать…
— Ты пригласил Кинни поужинать? — моему шоку нет предела, пытаюсь твердо стоять на ногах, но вижу, как Майкл начинает смеяться, несмотря на то, что всего две секунды назад он очень нервничал.
— Да не Кинни! Бена!
— А-а-а, — облегченно замечаю я, а потом хмурюсь. С каких это пор мысль о том, что Кинни гей, вызывает у меня облегчение? Майкл ждет моего ответа, поэтому я смотрю в сторону, куда ушел Бен, словно надеясь увидеть его снова, и тихо спрашиваю, поворачиваясь к Майклу: — Ну и что он ответил?
— Говорит, что занят, — Майкл скрещивает руки на груди и хмурится. — Что у него работа. То есть, он очень вежливо мне отказал, будто боялся обидеть или рассердить, но когда я предложил перенести ужин на любой другой свободный день, то он опять сказал «нет».
— Необязательно, Майкл. Возможно, у него кто-нибудь уже есть? — теперь хмурюсь я.
— Не знаю, но он особо не смотрит в мою сторону. Он помешан на своей работе.
— Как и мы все, — улыбаюсь я, хлопая его по плечу. — Не расстраивайся, Майкл. Если это твоя судьба, то рано или поздно он сам к тебе подойдет. Ты меня извини, я пойду к Кинни. Бедняжка, наверное, уже устал сидеть с ровной спиной, — веселюсь я, и Майкл не выдерживает, смеется вместе со мной.
Но как только я подхожу к двери, Бен перекрывает мне путь и молча смотрит на меня.
Я сдаюсь.
— Ладно, я повел себя вчера очень глупо, мне следовало послушать тебя…
— Он мог тебя убить, — серьезно говорит он.
Киваю и не знаю, что сказать.
— Джастин, пойми, это ведь не шутки. Ты его не знаешь. Что бы он тебе ни говорил — не воспринимай это как личное.
— Хорошо, — медленно выдыхаю. — Хорошо, договорились. Но тебя-то он не тронул?
— Я был вооружен, и у меня и в мыслях не было подходить к нему близко. К тому же, я был трезв, — с укором смотрит на меня.
— Этого больше не повторится.
Бен одобрительно улыбается и отходит от двери.
Призываю всю свою выдержку, чтобы не дрогнул ни один мускул при виде его, и спокойно захожу внутрь.
Кинни слегка поворачивается в мою сторону и провожает взглядом мой путь от двери до стула. Сажусь напротив и поднимаю голову.