У. Э.: Здесь есть и момент расизма, поскольку уничтожение книг доверено чернокожему. Мы полагаем, что нацисты сожгли книг определенно больше всех. Но что мы знаем о событиях времен Крестовых походов?
Ж.-К. К.: Мне кажется, самыми зверскими могильщиками книг — хуже нацистов — были испанцы в Америке. Да и монголы свирепствовали не приведи бог.
У. Э.: На заре современной истории западный мир столкнулся с двумя доселе неизвестными культурами: американской и китайской. Однако Китай был великой империей, которую нельзя было завоевать и «колонизировать», но с которой мы могли вести торговлю. Иезуиты отправились туда не для того, чтобы обратить китайцев в свою веру, а чтобы способствовать диалогу культур и религий. Американские прерии, наоборот, казались прибежищем кровожадных дикарей, и это дало повод к настоящему грабежу и даже чудовищному геноциду. Однако идеологическое оправдание такого двойного стандарта опирается на природу языков, используемых в том и другом случаях. Индейские пиктограммы истолковывались как простое копирование вещей, лишенное всякой концептуальной глубины, тогда как китайские идеограммы представляли собой идеи, а значит, были более «философскими». Сегодня мы знаем, что пиктографическая письменность была гораздо сложнее. Сколько пиктографических текстов исчезло таким образом?
Ж.-К. К.: Испанцы, уничтожая остатки великих цивилизаций, не отдавали себе отчета в том, что сжигают сокровища. И только некоторые из них — в частности, тот удивительный монах Бернардино де Саагун[316] — чувствовали, что подобное нельзя уничтожать, что это важная часть того, что мы сегодня называем культурным наследием.
У. Э.: Иезуиты, отправлявшиеся в Китай, были образованными людьми. А Кортес[317], и тем более Писарро[318], были головорезами, которых перспектива уничтожения культуры только воодушевляла. Францисканцы, сопровождавшие их, считали туземцев дикими зверями.
Ж.-К. К.: К счастью, не все. Саагун, Лас Касас[319], Дуран[320] так не считали. Им мы обязаны всем, что нам известно о жизни индейцев до завоевания. А они подчас очень рисковали.
У. Э.: Саагун был францисканцем, а Лас Касас и Дуран были доминиканцами. Любопытно, насколько обманчивыми бывают клише. Доминиканцы были инквизиторами, тогда как францисканцы считались образцами кротости. И вот в Латинской Америке, как в вестерне, францисканцы сыграли роль «плохих парней», а доминиканцы порой были «хорошими ребятами».
Ж.-Ф. де Т.: Почему испанцы одни здания доколумбова периода разрушили, а другие пощадили?
Ж.-К. К.: Иногда они их попросту не замечали. Такова судьба большинства крупных городов майя, остававшихся заброшенными на протяжении многих веков, скрытых за завесой джунглей. То же самое произошло с Теотиуаканом, расположенным севернее. Город уже был заброшен, когда около XIII века в эти края пришли ацтеки. Непреодолимое желание стирать любые свидетельства письменности говорит также и о том, что для захватчика бесписьменный народ навсегда становится проклятым народом. Недавно в Болгарии обнаружили золотые и серебряные украшения в захоронениях второго и третьего тысячелетия до нашей эры. Однако фракийцы, как и галлы, не оставили письменных свидетельств. А народы, не имевшие письменности, не названные, не рассказавшие о себе (пусть даже и лживо), как будто и не существуют — даже если их золотые и серебряные изделия отличаются великолепием и изящностью. Если вы хотите, чтобы о вас помнили, необходимо писать. Писать и стараться, чтобы написанное вами не сгорело в каком-нибудь костре. Иногда я пытаюсь представить себе, о чем думали нацисты, сжигая еврейские книги. Надеялись ли они сжечь их все до единой? Разве это предприятие не столь же утопично, сколь и преступно? Или это больше похоже на символическое действо?
316
317
318
319
320