— Ты, Сорокина, должна сработаться с Нежным, — напутствовал её шеф. — Если ты ему не понравишься, на этом твой испытательный срок, считай, закончился, и не в твою пользу.
Эта работа была ей очень нужна. Если она вылетит отсюда, вряд ли ей удастся устроиться опером где-нибудь ещё. Почему-то её готовность защищать свою женскую честь от посягательств начальника всем, что попало под руку, в том числе табельным оружием, у других начальников начисто отбивала желание взять капитана Сорокину на работу. Здешний полковник, он же шеф, тоже кривился, морщился, но всё же дал ей шанс.
Теперь нужно было добиться расположения Нежного. Пока получалось — майор, о скверном характере которого она за полтора дня успела наслушаться, её похвалил и согласился делить с ней кабинет. Впрочем, она ещё не знала, нуждается ли шеф в его согласии, или готов делать, как считает нужным, а возражения подчинённых вертел на одном месте.
Кто-то зашёл в кабинет тихо и незаметно. Люба аж подскочила, когда в комнате, где она была, как ей казалось, одна, внезапно заскрипела дверца стенного шкафа. Мужчина, который вешал туда своё пальто, странным образом напомнил ей сексуально озабоченного прежнего начальника, и правая рука сама потянулась за «Макаровым». Тут он повернулся к ней лицом, и она узнала Нежного. Пальцы разжались, и пистолет с лязгом вернулся в сумочку.
— Ты всегда хватаешься за оружие, когда в комнату входит кто-то с членом? — недовольно поинтересовался майор.
— Простите, пожалуйста, Юрий Николаевич, — пролепетала Люба.
— Хорошо, но больше так не делай. Выяснила что-нибудь об этой одежде, до чего не допёрли наши многомудрые эксперты?
— Так точно, товарищ майор. Но очень мало.
— Рассказывай. Я и не думал, что ты установишь фамилию или домашний адрес.
— Тот, кто подбирал этот комплект, обладает вкусом. Тут всё подходит одно к другому, и по цветовой гамме, и по стилю. И всё довольно дорогое, все вещи фирменные, хоть фирмы и не самые знаменитые.
— Как думаешь, это наряд проститутки?
— Нет, товарищ майор. Точно нет. Колготки шерстяные. Ночные бабочки носят что-нибудь поэротичнее. В сеточку, или хотя бы тонкие прозрачные. В тёплых ходят к друзьям или любовникам, но никак не к клиентам.
— Нормально, Сорокина. А вот если бы ты какую-нибудь примету этой бабы вычислила, которую эксперты проморгали, тебе бы вообще цены не было.
— Я не уверена, важно это или нет, но у этой женщины очень узкие ступни, щиколотки и запястья. О ступнях эксперты написали, об остальном — ни слова.
— Показывай, как ты до этого допёрла.
— С запястьями — очень просто. Посмотрите, какие узкие рукава там, где манжеты. А видно, что она носила их застёгнутыми.
— А щиколотки?
— Сапоги у неё стандартные, не шитые на заказ. Так вот, внутри они потёрты на икрах, а там, где щиколотки — почти нет. Они явно не касались голенища.
— Молодец, что тут ещё можно сказать? Это всё?
— Почти. Остался бюстгальтер. Он на большой размер груди, но совершенно не жёсткий.
— И что это значит?
— Или её большая грудь торчит, или она не стыдится отвисшей груди. Судя по состоянию бюстгальтера, грудь у неё, скорее всего, упругая.
— Ясно.
— Это поможет её найти?
— Нет, конечно. Зато поможет заставить экспертов кое-что сделать, — Нежный набрал номер лаборатории. — Привет! Кто там у вас занимался одеждой невидимой бабы? Он сейчас на работе? Очень жаль. Ну, тогда ты зайди ко мне. Поговорим, есть тема. Не хочешь? Тогда жди неприятностей. Ты знаешь, что я умею устраивать неприятности? Хочешь проверить? Если нет, дуй бегом ко мне.
Не прошло и пяти минут, как примчался дежурный эксперт, толстяк средних лет в очках.
— Нежный, если это какой-нибудь прикол, я тебя уничтожу. Жизнь положу, но уничтожу! Мне пришлось прервать…
— Кончай шелестеть, Димон, — перебил его Нежный. — Вот заключение нашей доблестной экспертизы, раздел, в котором перечислены размеры женщины, носившей эту одежду.
— Если верить биохимическим тестам, эту одежду вообще никто не носил.
— Хорошо, скажем так: женщины, которая могла носить эту одежду. Размер обуви есть, размер бюста — тоже. Где ширина запястий и щиколоток? Что за халтура, Димон?
— Нежный, этим занимался не я.
— Хочешь, чтобы я этот вопрос обсудил с шефом или федералами? Это как раз те неприятности, о которых я тебя предупреждал. Схалтурил один горе-эксперт, а депремируют всю лабораторию, можешь не сомневаться. И тебя, который этим не занимался — тоже. Будем решать вопрос?
— Что ты предлагаешь? Чтобы мы определили недостающие размеры?
— Вам доверия нет. Капитан Сорокина это уже сделала. Она, оказывается, эксперт покруче всех вас. Позор-то какой! Сорокина, расскажи ему, как ты это вычислила, а он переделает акт. Но это не бесплатно, Димон, ты же понимаешь.
— Чего ты от меня хочешь?
— Ты помнишь пулю, которая прошила навылет башку трупа?
— Её же не нашли.
— Ошибаешься. Её, возможно, нашли. Вот она, — Нежный бросил пулю на стол. — Если баллистики скажут, что это та самая пуля, а я думаю именно так, значит, её там, в квартире, и нашли. Дошло?
— Выходит, патрульные позарились на серебро?
— Не твоё дело, Димон. Даже если позарились, незачем об этом орать.
— Сделаем, — кивнул эксперт. — Это всё?
— Почти. Вот патрон с серебряной пулей. Скорее всего, из точно такого же в старика и стреляли. Я не могу понять, как вышло, что пуля прошла сквозь башку.
— Там, вроде, пуля отрикошетила от черепа, и разнесла его вдребезги.
— Обычно пуля такое не вытворяет. Пусть проверят патрон, не сильно ли там пересыпали пороха? Результат нужен срочно, доложить лично мне, письменно не оформлять. Вопросы есть?
— Мутишь ты что-то, Нежный, — покачал головой Димон. — Ладно, сделаем и это. Но смотри, если твои махинации всплывут, никто из нас прикрывать тебя не станет.
— Знаю, — отмахнулся майор. — Ещё и добьёте при первом удобном случае. Что ж, постараюсь не давать вам, гиенам, удобных случаев.
Капитан Бардин честно пытался приступить к оформлению документов по супермаркету. Уговаривал себя, что работает давно, оформил и передал прокурорским много тысяч дел, ничего страшного в этом нет, хоть и противно. Нужно всего лишь собраться с силами, превозмогая отвращение, и оформить. Работы всего-то на час или два, учитывая, насколько эта работа неприятна. А уж какие неприятности падут на его голову, если он и сегодня не закончит, это вообще какой-то не представимый кошмар. И от шефа перепадёт, и от злющего Нежного.
Он заполнял бланки, а голове у него прочно засела совершенно посторонняя мысль: не было никаких двух Хоттабычей или Похабычей, един он в двух лицах. Новенькая баба у одного татуировку заметила, а у другого её не было. И что? Дочь Бардина тоже вечно себе лепит то на плечо, то на щиколотку змей, бабочек, обезьян или кошек. Даже он, опытный опер, первый раз готов был поклясться, что наколка самая что ни на есть настоящая, пожизненная. А оказалось — просто плёнка. Её можно запросто поменять или убрать совсем.
Вполне возможно, и у Похабыча была такая плёнка. Зачем он её нацепил? Шеф не понимал, а Бардин вполне представлял, зачем это могло понадобиться. Хоттабыч не связывает свою судьбу с бандой, но пока идёт акция, должен выглядеть своим для киллеров. Это всё хорошо, а вот можно ли уверенно доказать, что Хоттабыч один? Хотя бы самому себе или Нежному, а не судье или прокурору.
Заполнение бланка так и застыло на третьей строчке, а Бардин попытался представить действия второго Хоттабыча, преступного, или, по последним веяниям, террористического, если их действительно два. По рассказу новой бабы, он просто напрашивался на задержание, а потом изящно сбежал. Зачем напрашивался? Видимо, хотел узнать, как закончилась перестрелка. У кого же лучше всего узнавать такие вещи, как не у полицейских? И баба ему наверняка всё выболтала. Бабы, они такие, даже если работают операми. Против природы не попрёшь.