— Нежный, что происходит? Мы расследуем убийство, или чем занимаемся?
— Убийство? Какое убийство? Шеф решил дело закрывать, это федералы против. Мы им помогаем в чём-то, чем они занимаются. Но мы не знаем, чем.
— Я так поняла, им нужны «Ван Хельсинги».
— О «Ван Хельсингах» ты вообще ничего слышать не должна была. Но слышала. И за меньшее люди остаток жизни проводили в психушках. Если им оставляли этот остаток. К тому же мне кажется, что «Ван Хельсинги» федералам совсем не нужны. По крайней мере, нашим, местным.
— Тогда, выходит, им нужны оборотни?
— Сорокина, я этого не слышал, потому что ты этого не говорила. Между прочим, мобильные телефоны иногда прослушивают. Езжай к собачникам, делай там, что собиралась, а потом обсудим, — Нежный прервал связь.
Мотор давно прогрелся, Люба уже собралась ехать, но тут неожиданно позвонил Бардин. Предложил поменяться — он выполнит её задание, а она за это оформит за него документы по ограблению супермаркета. Люба не понимала, почему Бардин не может справиться сам, да ещё и так долго, у неё подобные вещи никогда не занимали больше пары часов. Но делать его работу — зачем ей это нужно?
— Понимаешь, Бардин, у меня очень ответственное задание, — заявила она. — Я буду гладить сук по сиськам, чтобы понять, чем одни сучьи сиськи отличаются от других. Боюсь, ты с такой работой не справишься.
Попрощавшись с обалдевшим Бардиным, Люба, наконец, поехала в собачий питомник.
Этим утром Нежный, само собой, тоже прогревал мотор, в такой мороз иначе нельзя. Уставившись на индикатор температуры, он размышлял, куда же ему поехать. Дело в том, что Федералов утром сам ему позвонил и сообщил, что допрашивать Хоттабыча или кого угодно ещё он сегодня не сможет, потому что у них там особо важное совещание, важнее если и бывают, то не чаще, чем раз три года. Нежный ни на секунду не усомнился, что ему беспардонно врут, но поделать с этим ничего не мог. Что ж, он уже давно понял, что «Ван Хельсинги» если и интересуют доблестного подполковника, то далеко не в первую очередь.
Можно поехать в управление, а там уже разобраться, что делать дальше. Но там непременно состоится очень неприятная сцена. Вчера вечером шеф в очередной раз спрашивал, когда Бардин передаст прокурорским дело об ограблении супермаркета. Нежный заставил этого шалопая плотно заняться оформлением дела, и шеф абсолютно верно решил, что до вечера с таким заданием справился бы даже школьник. Но Бардин — не школьник, и Нежный был стопроцентно уверен, что документы до сих пор не готовы. А когда шеф ошибается в своих прогнозах, он начинает нервничать — орать, оскорблять подчинённых и грозить невыплатой сверхурочных. В такие минуты от него лучше держаться подальше.
Ещё можно съездить к Хоттабычу и допросить его самому, без федералов. Это может оказаться смертельно опасным — кто знает, какую судьбу они предназначили старому фокуснику? Если он приговорён, заодно запросто грохнут и свидетеля. Хотя, с другой стороны, если его тащили сюда из Турции, то он здесь нужен живым, и убивать его не станут, по крайней мере, сейчас. Но ставить жизнь на такие рассуждения Нежный не собирался.
Или рвануть к собачникам? Не помешало бы присмотреть за Сорокиной, чтобы та не молола языком про оборотней. Если федералам нужны именно оборотни, то слухи на эту тему им уж точно ни к чему. Но там Нежному придётся выслушивать массу тупых шуток о суках. Сорокину обязательно так назовут не меньше чем десятикратно. Нет, не открыто, а намёками. Шутки собачников он уже слышал сотню раз, причём их запас совершенно не пополнялся. Кроме темы сук, там ещё шутили о том, что завели кобеля, способного удовлетворить кого угодно. Такой репертуар едва не вызывал у Нежного рвотные спазмы.
Все варианты казались не то плохими, не то очень плохими. Ему предстояло выбирать между безобразной истерикой шефа, смертельным риском и юмором крайней степени тупости. Решения Нежный принимал, основываясь на точном расчёте, а что иногда ошибался, так не ошибается только тот, кто вообще ничего не делает. Сейчас он пытался как можно вернее оценить риск, крутил в голове всё, что знал по этому делу, и так, и этак, и чем дальше, тем больше убеждался, что хотя федералы вполне могут решить, что он знает слишком много, на самом деле он знает слишком мало. Как бы не пришлось полагаться на интуицию, этого майор очень не любил.