Тот разговор на обрыве. О вступлении в Анбу, о Хокаге…
В отличие от остальных Учиха, Шисуи был джонином Листа. Он не работал в Военной Полиции. Его соратники, деревенские, зная, насколько он силен, сами просили за него, чтобы Шисуи не перевели в Полицию, а оставили для выездных миссий джонином. Шисуи смотрел на конфликт Учиха и Конохи с двух сторон. Они с Шисуи были единственными Учиха, которые не питали ненависти к деревне и хотели примирения, а не восстания. Шисуи верил, что вступление Итачи в Анбу поможет уничтожить пропасть между Учиха и Листом. На это надеялся и сам Итачи. Но у отца были другие планы.
Почему ты все портишь, отец?
Для Шисуи слова главы стали также полнейшей неожиданностью. Он согласился рискнуть жизнью, чтобы помочь Итачи выполнить вступительную миссию. Он верил — все это будет во благо. Но теперь получалось, что вместо мира они закладывали основу для восстания.
Шисуи обернулся и несчастно улыбнулся. В его глазах читалась такая невыносимая боль, что сердце Итачи сжалось от отчаяния.
****
В этот день дядя не пошел на миссию. Он взял выходной. Для Сарады это было немного странно, ведь обычно Итачи пропадал целыми днями и работал без передышки. Дядя сам помог бабушке Микото вымыть посуду, был удивительно внимателен ко всем членам семьи и даже пообещал Саске сходить с ним потренироваться.
— Дядя, ты не заболел? — полюбопытствовала Сарада.
— Нет.
Она вздохнула.
Учиха Итачи был удивительным человеком. Да, с ним было немного сложно. Он отвечал кратко или читал длинные заумные лекции. Никогда не смеялся, не шутил. Не проявлял нежности ни к матери, ни к отцу, ни к ней, а ведь знал же, знал, что она его племянница. У него не было ни чувства юмора, ни личной жизни, ни даже друзей, кроме Шисуи. Сараду поражало уже даже то, что дядя сошелся хотя бы с Шисуи. Они были словно противоположностями друг друга: общительный веселый Шисуи, который подкалывал ее при любой возможности, и дядя — молчаливый и задумчивый, слишком серьезный для своего возраста… Что их свело, этих разных людей? Что их объединяло? Даже Изуми, пусть поначалу Сарада и приняла ее за девушку Итачи, не была с ним особо близка. Эти двое здоровались, изредка гуляли, но Изуми признавалась, что даже в такие редкие моменты Итачи блуждал мыслями в каких-то недоступных ей сферах.
Дядя стоял в прихожей и ждал.
— Ты готов, Саске?
— Иду!
Маленький папа с сумкой через плечо вылетел в коридор, плюхнулся задом на порог и стал поспешно натягивать сандалии. Взявшись за руки, они вышли из дома и отправились на полигон. Сарада молча проводила их взглядом.
Итачи преображался только в присутствии Саске. Очень странно было видеть, как он расплывается в улыбке при виде младшего брата, а в его черных глазах зажигается теплый огонек. И маленький вредный папа купался в лучах этого тепла, предназначенного только для него одного.
Саске тоже менялся с Итачи. С мамой он обращался нежно, с Сарадой хмурился и дулся, недовольный тем, что его воспитывает посторонняя девчонка; с отцом вел себя немного испуганно и с робкой надеждой, а с ровесниками — высокомерно.
С Итачи все было иначе. Всю любовь, которая копилась в его сердце под шелухой надменности, Саске отдавал старшему брату. Сарада наблюдала за этими двумя и понимала, что у дяди никогда не будет человека ближе, чем Саске, а у папы — ближе, чем Итачи. Ни Микото, ни, в будущем, Сакура, да и сама Сарада — никто не вызывал у Саске такого откровенного обожания, никому и никогда он не открывался и не открылся бы так, как сейчас открывался Итачи.
Итачи заботился о ней, Сарада это видела и чувствовала. Он понемногу учил ее, давал ценные советы. Обучил призыву и даже пытался втолковать свою модель Техники Замены Тела, которая использовала вместо полена — воронов, хоть и Сарада все никак не могла успешно повторить ее. Их общение сводилось к минимуму, но было чертовски полезным. Кроме того, дядя ведь защитил ее от Данзо и выгородил своей ложью перед отцом и Сандайме Хокаге. Она обитала в доме дедушки и бабушки, но при этом чувствовала, что живет под крылом Итачи, ведь даже за внезапным приемом в семью дедушки наверняка стоял он.
Но дядя не подпускал ее ближе. У него однозначно были секреты. Может, ему даже иногда было больно. Он наверняка о чем-то мечтал. О чем? Всякий раз Сарада натыкалась на невидимую стену, которую Итачи сам же возводил между ними. А ей очень хотелось быть откровенной с ним и рассчитывать в ответ на такую же откровенность. Она была готова хранить его секреты, разделять его боль. Иногда ей даже хотелось обнять его. Они ведь семья, почему тогда это казалось таким невероятным — обхватить руками спину Итачи, скользнув ладонями под мягкий шелковый хвостик, уткнуться носом в плечо или шею, чувствовать грудью биение его сердца, и слышать теплое невесомое дыхание у самого уха? Почему всех можно обнимать, почему Нанадайме сам при первой же возможности вис у нее на ноге, душил за шею или кидался на руки, а Учиху Итачи обнимать было категорически нельзя? Будто он не человек, а машина.