Они быстро вышли за пределы квартала и отправились гулять по деревне. Изуми грустила, и Сарада попробовала немного расшевелить ее:
— Ты чего?
Подруга лишь печально вздохнула.
— Изуми, ну правда, — не отставала Сарада.
Как можно гулять с человеком, который молчит и грустит? Еще хуже, чем гулять с дядей, который обычно просто молчит.
— Просто думаю об Итачи, — призналась Изуми.
Сарада заинтересованно насторожилась:
— М-м? Что с ним не так?
Они свернули на детскую площадку. Малышня неподалеку играла в «банку», с их стороны слышался смех и лязг консервной жестянки.
«Она ведь острая. Порежутся, — невольно подумала Сарада и снова одернула себя: — И черт с ними. Это не твои дети, Сарада. Не нуди и не думай об этом».
Что-то кольнуло сердце — слова Шисуи о Хокаге и том, что вся деревня должна быть ей семьей. Но развить эту мысль Сарада не успела, потому что подруга взгромоздилась на качели и заговорила:
— Мне иногда кажется, что я совсем его не понимаю. Он весь в себе. С каждым днем мы видимся все реже, он отдаляется и отдаляется.
— Ты не пробовала поговорить с ним об этом? Его, конечно, трудно поймать, но…
— Пробовала, — с болью в голосе отозвалась Изуми.
— И что сказала?
— Да то же, что и тебе. Говорю: «Мне кажется, ты куда-то уходишь, Итачи-кун».
Она раскачивалась все сильнее и сильнее. Длинные каштановые волосы колыхались на ветру, прикрывая ее печальное лицо. Неподалеку снова с грохотом прокатилась банка и послышались тонкие визги ребят.
— А он что?
— Да ничего. Сказал: «Никуда я не ухожу». И все тут. Знаешь, Сарада, это тяжело. А я ведь даже не знаю, имею ли право рассчитывать на что-то. Я почти уверена, что не интересую его. Ни капельки.
— Да ладно тебе, Изуми…
Дядя был необычным мальчиком, но Сарада верила, что Изуми ошибается. Она помнила беседу с Итачи на веранде перед тем, как он ушел на свою смертельно опасную миссию. Именно вопрос про чувства к Изуми смутил Итачи и позволил Сараде отыскать дорогу к его сердцу. Может, дядя никогда и не признается Изуми в этом и не ответит ей взаимностью, может, он никогда не признается в этом даже самому себе, но ему однозначно не все равно. Изуми нравится ему, отдает он в этом себе отчет или нет.
— А честно, Сарада, — сказала вдруг Изуми. — Он ведь и тебе небезразличен, правда?
Своим вопросом подруга повергла ее в глубокий шок.
— Ну… Ну да… Мы же — семья. Разумеется, мне не все равно.
— Нет, я не об этом, — Изуми покачала головой и развевающиеся волосы хлестнули ее по щекам. — Я понимаю, что ты приемная дочь Фугаку-сана, и Итачи-кун теперь считай твой брат. Но все-таки сводный брат. Вы — не родные.
Еще какие родные. Он мой дядя, Изуми.
— Признайся, — горько сказала девочка. — Он ведь нравится тебе совсем не как брат.
— Да ты чего, с ума сошла? — опешила Сарада и почувствовала, что ее щеки неумолимо наливаются кровью. — Ты… ты что это несешь. Изуми… Я никогда не думала, что ты ревнуешь ко мне Итачи.
— Покраснела, — констатировала подруга, совершенно не слушая ее спутанных оправданий. — Значит, я права.
Сарада приложила ладони к щекам.
Чушь. Полнейшая чушь. И, ч-черт, мне ведь никак не убедить ее в обратном. Я же не могу сказать ей, что Итачи — мой дядя, шаннаро!
Но… Боги, если Изуми неправа, то почему ее щеки горят?
Сараде вдруг стало страшно. Она полезла копаться в своих чувствах, но запуталась, перепугалась еще сильнее и бросила это. Щеки горячо пульсировали от прилившей к лицу крови.
— Черт, Изуми! — гневно воскликнула Сарада и вскочила со скамьи.
Она разозлилась. Зачем Изуми вообще завела этот разговор? Ну зачем надо было спрашивать?
Ее охватила паника. Сарада осознавала, что если Изуми права, то это конец. Влюбиться в собственного дядю. Так делать нельзя.
Мне просто нужно успокоиться. Я успокоюсь и пойму, что люблю его как дядю, а не как мальчика. Он мой дядя. Дядя!