— Ты хочешь, чтобы она вернула сюда всех?
— Не думаю, что это возможно, — уклончиво ответил Саске. — Но я должен убедиться, что все вы… в безопасности.
Во взгляде Сарады поселилось сомнение.
Не знаешь. Как и я.
Он упрекнул себя за поспешную искренность. Не стоило с ней делиться. С чего он взял, что выбирать должна была Сарада? Она из ада попала обратно домой. Конечно, из всех отражений она бы выбрала себя. Просто чтобы не возвращаться назад. И чтобы не выбирать смерть.
Но про последнее я тебе не скажу.
Он направился к выходу, уже и сам неуверенный, доведет ли свое преступное намерение до конца. В первый раз ему казалось, он исправляет ошибку. Сейчас он чувствовал себя так, словно своими руками собирался убивать дочерей — не призраков, а живых девочек во плоти.
Как когда-то Итачи…
Сердце защемило.
— Постой! — Сарада успела перехватить его за пустой рукав.
Саске обернулся на нее. Вряд ли она понимала, на что он пытался решиться. Он ведь так и не сказал ей все.
— Не надо, папа… — тихо добавила Сарада.
Она пожала плечами, все еще не выпуская рукав. Мяла его в руках, совсем как маленький ребенок, а не взрослая куноичи в теле двенадцатилетней девочки.
— Это ведь мне не повезло, папа. А у других меня, может быть, все хорошо. Может, у них жива мама, и Наруто тоже жив и…
Она запнулась.
Наруто. Сарада так и не показала, что их связывало. Она что-то усиленно скрывала от него, словно боялась наказания и осуждения. Даже сейчас, после всего пережитого, когда, казалось бы, бояться уже было просто нечего.
— Я понимаю, — он положил руку ей на плечо и ободряюще сжал. Попытаться еще раз… — Понимаю, что сейчас тебе уже не хочется, чтобы что-то менялось. Но я отвечаю за вас.
— Уже нет.
Сухой ответ больно полоснул по сердцу.
— Что? — неверяще выдохнул Саске.
— Что бы ты ни задумал, ты не сделаешь лучше, папа. Ты нужен был нам раньше, когда мы были еще детьми. А сейчас уже поздно.
Саске изо всех сил пытался сохранить лицо, но по неприкрытой жалости в глазах Сарады понял, что ему это все-таки не удалось. Каждым словом она наносила ему удар за ударом — в ту самую открытую рану, гниющую от вины, которую он так усиленно защищал отстраненностью, холодом, масками.
Она посмотрела ему в глаза. Ее взгляд, прежде мутный и болезненно-угнетенный, прояснился и стал твердым, почти стальным.
— Сейчас мы сильные — те, которые я. Не стоит нас недооценивать.
Саске пробрало до мурашек. Сарада говорила с такой уверенностью, что у него не оставалось сомнения в ее силе. К чертям хилое тельце ребенка. С таким духом это было лишь делом времени.
— У нас есть друзья. К тому же… — она отвернулась и заправила за ухо прядь волос — совсем как Сакура, — и сердце откликнулось ноющей болью. — К тому же в прошлом тоже есть ты, — продолжила Сарада с каким-то снисходительным теплом, словно пыталась его подбодрить. — И другие ты заботятся о тех, которые я, как ты хочешь заботиться о них сейчас. Только ты здесь один. А их там много.
— Но там мы ровесники, — попытался возразить Саске. — Другие я не знают…
Он слишком хорошо помнил прежнего себя и свои подростковые нравы.
— Кто знает, кто не знает… Знание — ничего не значит.
Сарада смущалась, путаясь в повторяющихся словах, но он понимал все, что она пыталась донести.
— Другие ты все поняли, папа. Даже если и сами не поняли, что именно они поняли… Это узы, которые нельзя заглушить ни пространством, ни временем.
Дочь снова заглянула ему в глаза, и Саске поразился тому, насколько она умела быть разной. Разбитой, растерянной… Уверенной и упрямой, проницательной и заботливой… А сейчас он читал в ее глазах только усталость и наконец то самое детское доверие, ради которого готов был пробивать границы мироздания. Или не пробивать. Со всем этим опытом и болью за плечами она все еще была его дочерью и готова была принимать его старшинство и заботу. Сейчас у нее не было никого ближе.
Он привлек ее свободной рукой к груди. Сарада охнула, вжимаясь носом в жилетку. Саске слушал тихое дыхание дочери и медленно поглаживал ее по шелковистой макушке. Она не пыталась отстраниться, прижималась щекой к его груди и, казалось, не собиралась отлипать. Сильная. Уверенная. И теперь бесконечно одинокая, как и он.
Саске показалось, что за время этих затяжных объятий он исчерпал весь накопленный лимит искренней отцовской нежности за последние двенадцать с половиной лет. И даже немного больше. Он отстранился как можно мягче.