— Ей богу, Олимпия, ведь я могу звать тебя Олимпией, ты не сердишься?! Оставишь Филиппа на Дидину… Ведь ты тоже имеешь право на жизнь…
— Спасибо за приглашение, господин Димок. Но я не могу, — сухо ответила я.
— Жаль… Целую ручки.
Я не знала, следует ли мне считать себя польщенной или рассерженной. Было ясно, что, как говорит тетушка Амалия, господин Нае ко мне неравнодушен. Впрочем, почему бы и нет? Ведь в любом романе хороший тон требует, чтобы у героини был «поклонник». В конце концов, если Саган таскает через все свои книги преступно влюбленного в нее брата, то почему я, Верня, не могу иметь хотя бы платонического воздыхателя? Пора было уходить. Солнце садилось, в воздухе повеяло вечерней прохладой. Песок матово поблескивал, а море приобрело цвет голубиного оперения — от прозрачно-голубого до темно-синего. Берег поднимался сначала отлого, потом крутыми уступами кирпичного цвета. А раскинувшаяся внизу деревня, словно готовая погрузиться в волны моря, манила своей пышной зеленью…
Приют тишины и вод… Во дворе, казалось, царствовал мир. Под навесом, в одном из уголков двора, смотрящих на море, за деревянным столом, окруженным скамейками, сидело несколько человек. Они дружески болтали за чашкой кофе и неизменной сигаретой, и легкие смешки разносились в вечерней тишине. Супруги Цинтой вынесли стулья и поставили их перед домом, как в тихих городках старых времен. Милика проворно вязала, а Панделе разглядывал море в бинокль. Мона, в прозрачной лиловой пижаме, приняла в шезлонге свою излюбленную позу…
Жаль, что я не взяла себе для вечера что-нибудь поинтереснее. Со всеми этими пеленками да ведерками недолго и забыть, что ты женщина… хорошо еще, что Аби положил мне в чемодан всевозможные костюмы и костюмчики для Филиппа — хоть он спасает честь семейства… Странно: так, на расстоянии, все это напоминает первый акт чеховской пьесы… не происходит ничего особенного, люди лениво переговариваются, потягивают разнообразные напитки, зевают, играют в карты… невыразимость скуки… затишье перед бурей? И кто же развяжет драму? Может быть, Габриэлла, которая блистает сейчас среди листьев навеса, выставляя напоказ свои прекрасно загорелые плечи и сверкающие зубы? Но где же ее кавалеры? За столом сидит только Барбу, довольно-таки мрачный, сосредоточенно набивая свою трубку… Поглядите-ка, «детки» очеловечились! Влад, кажется, весьма заинтересован словами и улыбкой Габриэллы, а студентка пытается показать, что ее все это тоже страшно интересует. А может быть, человеком, который вызовет драматический взрыв, окажется Мирча, который как раз появляется в воротах — покрасневший от солнца, усталый и запыленный? Интересно, откуда он? Но, как видно, этот вопрос интересует не только меня: Габриэлла взрывается градом восклицаний:
— О, Мирча! Наконец-то! Но где ты бродишь целый день? Сейчас же дай отчет…
— Какая вы милая и любезная особа, мадам Габриэлла! И как вы о нас, бедняжках, заботитесь… Только, извините, этого удовольствия я вам не доставлю! Пусть и у меня будет своя маленькая тайна. Это не мешает и даже делает нас интересными в глазах женщин… А теперь извините, пойду смою с себя пыль, которой я наглотался вместо других деликатесов…
— Можно к вам?
— Пожалуйте, мадам Олимпия! Хотите кофе?.. Еще теплый. Я как раз рассказывала нашим молодым людям, какое это чудо — йога! Это не просто гимнастика, а дисциплина ума и души… и, разумеется, тела. Я занимаюсь ею всего лишь год — и достигла поразительных результатов.
— Мне хотелось бы — если у вас есть — просмотреть какую-нибудь книгу…
— Ну конечно, Влад, с удовольствием! Йога обеспечивает вам гармонию с собственными чувствами… Знаете, я, как учительница музыки, нуждаюсь в полной безмятежности.
Барбу что-то бормочет, раскуривая трубку.
— Что вы сказали, господин Барбу? Вы обязательно должны попробовать. Особенно вы — существо такое чуткое и такое беспокойное…
Отрезав, что лучше уж остаться «беспокойным», чем стать смешным, Габровяну повернулся к остальным спиной и уставился в морскую даль. Запах трубки смешался с ароматами роз и водорослей.
Мирча, освеженный и сияющий чистотой, неторопливо подошел к собравшимся.
— Что бы вы там ни говорили, но это место — настоящее чудо!.. Райские кущи… красота и тишина! что скажете, господин Габровяну?
— М-да…
— Я вижу, вы со мной не согласны. Но — нравиться вам здесь нравится, иначе вы не приезжали бы сюда каждый год.
— В самом деле, вы здесь — самый старый? — спросила Габриэлла.