Пару минут мы проводим в тишине, набивая тарелки едой, Вова не прекращает работать челюстью и изредка вставлять, как все прекрасно и вкусно.
— Сегодня без дегустации? — спрашивает он у отца.
Тот заметно оживляется от любимой темы, но даже рта раскрыть не успевает, как влезает мама.
— Нам сегодня ехать обратно, так что обойдёмся чаем. А ты водишь машину, Вова?
— Нет. Я предпочитаю на своих двоих, люблю долгие прогулки, — он кидает на меня многозначный взгляд и мягко сжимает руку на столе.
Господи, до чего он хорош. Жаль, что только за деньги.
— Зина тоже отказалась учиться, хотя сколько раз мы говорили: возьмешь машину подержанную, сможешь к нам хоть каждые выходные наведываться, — вот поэтому и не захотела. — Хоть ты трактор ей дари, вот что‑что, а с ним она обращаться умеет! — тычет в мою сторону вилкой с наколотой колбасой мама и смеётся.
— А то! Моя школа, — поддакивает папа.
— Какой необычный навык, — пытается подобрать слова поддержки Вова, хотя я буквально вижу, как у него трясутся щеки от желания меня подколоть. Но отыгрывает идеального парня по полной.
— Девушки из деревни вообще многому обучены, — продолжает мама. — Она рассказывала, как в детстве обожала доить коз?
— Серьезно? — оборачивается на меня Вова с едва сдерживаемой улыбкой.
Забавно ему. Это мама ещё не дошла до воспоминаний о компостной яме, в которой я пряталась от Гали… Вряд ли он впечатлится. Рассказывать унизительные истории из жизни своих детей должны запретить на законодательном уровне. Хорошо, что это фиктивный парень, ни один настоящий такого не выдержит.
— Да! Ручки маленькие, как раз под козочку! — активно жестикулирует мама, не желая прерывать поток своих воспоминаний. Или делает это специально. — А выросла, уже на коров перешла. Прямо из‑под коровы могла хлебнуть, помню. Обожала парное молочко. Говорю ей, сначала процедить надо, мало ли та хвостом намахала, может и навоз, всякое бывает, хоть и моешь ту перед каждой дойкой…
Сбоку раздается покашливание, я снова оборачиваюсь на Вову и вижу, как он давится. От смеха? Не похоже. Лицо серое, глаза слезятся. Салат не пошел или так живо навоз представил?
Впечатлительный, блин.
Похлопываю его по спине, чтобы откашлялся, он кидает странный взгляд на мои руки. Да, я доила коров и горжусь этим. И коз. И как‑то хотела подоить петуха, потому что думала, что он мне птичье молоко даст. Мелкая была, вдохновилась конфетами, которые в школе девочка на день рождения раздавала.
— Ой, а их с Галей любимая игра в детстве была — прятки, — преувеличенно громко смеётся мама, продолжая аттракцион унижений. Вот и дошли до компостной ямы.
Крепись, Вова, дальше будет ад.
Добро пожаловать на аттракцион унижений имени меня. Тут вас ждёт колесо обозрения с видом на грязный курятник, яму с компостом и окно Димчика, с которым мы в детстве сидели рядом на горшках.
Да, мама не забыла и про него. Вспомнила все: и как мы, голые двухлетки, бегали по полю, и как он мой портфель утопил в речке, и даже как нас застукали целующимися в погребе его родители. С тех пор наши семьи и решили, что мы непременно поженимся. А я тогда втихаря отведала маминого вина, справедливо решив, что в четырнадцать уже вполне взрослая, а потом затащила сопротивляющегося Димку в погреб, чтоб научить его целоваться. Сама‑то опытная, столько помидоров извела!
Нам обоим искренне не понравилось, от него пахло луком, а я так сильно вцепилась в его шею, что оставила ярко‑красные полумесяцы от ногтей. Но он, после этого, почему‑то решил, что я в него без памяти влюблена, и что хуже всего, так же решили наши родители, справедливо рассудив, что в кривозубого Димку не влюбиться невозможно.
— Кстати, он недавно машину купил, — многозначительно поглядывая на меня, говорит мама. — Такая белая, красивая. Новую взял!
— Ммм, молодец, — кисло улыбаюсь я. — Может чай? — пытаюсь переключить внимание присутствующих на более нейтральную тему и, чего уж там, приблизить финал этой адской встречи.
— Рано ещё! — обрывает мою инициативу мама. — Какой марки там, Юр?
— Нива, — не прекращая жевать, говорит отец.
— Высокая такая, по нашему бездорожью самое то! Теперь развозит ихнюю молочку на продажу, зажили, как белые люди!
— Так вы тоже могли бы, — зачем‑то вставляю я. Хотя правильнее было бы притвориться полной дурой с временной глухотой.