— Во‑ва, — не отрываю глаз от его ноги. — Ты только не впадай в панику, — как можно спокойнее говорю я. Поднимаю взгляд и, глупо улыбаясь, выдаю. — У тебя возле ноги мышь.
— Что? — он понимает не сразу. Ещё несколько мгновений на его лице сохраняется надменно‑расслабленная улыбочка, а потом кровь резко отливает от головы, и он белеет.
Взгляд стреляет вниз, обнаруживает серую тварь.
— Мать твою! — орет он и взмахом ноги отшвыривает от себя грызуна.
Раздается глухой удар, писк, мышь быстро оправляется и начинает метаться по кухне. Тоже самое делает Вова. И вдобавок хватает стул, выставляя его перед собой. Серьезно? Ты им от мыши собрался защищаться?
— Не шевелись, — спокойно говорю я. Тянусь к подоконнику, стягиваю с него трехлитровую банку, которую родители не забрали, и аккуратно, не производя лишних телодвижений, передвигаюсь к мыши.
Та застыла возле ножки стола, явно чувствуя еду, и тоже не шевелится. В этом деле главное — ловкость рук, заявляю, как опытный специалист по отлову этих тварей. Я с ними семнадцать лет жизни прожила.
Сбрасываю со стола кусочек сала — они до него страсть охочие — и как только тварь на него набрасывается, я набрасываюсь на нее.
Банка закрывает ничего не понимающую мышь, я крепко держу банку.
— Подай там картонку, — прошу оцепеневшего Вову.
Он смотрит на меня квадратными глазами и очень медленно опускает стул. Замечаю его побелевшие костяшки и еле сдерживаю усмешку. Не выжил бы он у нас в Прудах. Слег с нервным срывом в первые же сутки.
— Картонка, — напоминаю я, указывая в сторону подоконника.
Он оборачивается, мечется в поисках картона. Да, признаю, там настоящая свалка. Единственный оплот хаоса в моей части квартиры. Но для меня она упорядочена, а за занавеской и вовсе не видно.
— Под журналами, — подсказываю я, не отрывая рук с банки.
— Держи, — протягивает мне.
Я просовываю ее под банку и шустро переворачиваю, чтобы мышь провалилась внутрь. Хватаю крышку и крепко захлопываю ее. Обойдешься без воздуха, тварь. Все равно тебе трындец.
— Откуда она взялась?! — раздается взволнованный голос рядом.
— По ходу из папиной банки, — нехотя признаю я. — Выбрались.
— Выбра…ЛИСЬ? Все???
Вова нервно проводит рукой по волосам, закидывая челку наверх, и даже не пытается скрыть это паническое выражение с лица, когда осматривает пол.
— Ну, может и не все.
— Я пойду.
Он уверенно шагает в сторону коридора, я ставлю банку на стул, хватаю контейнеры со стола и иду следом.
— Еду не забудь.
— Ага, — кивает он, шустро всовывая ноги в ботинки.
— Слушай, я хотела сказать… Спасибо тебе огромное. И извиниться. За те свои слова… Некрасиво получилось. Я не хотела намекать на твою продажность и вообще… И за мышей извини, ладно?
— Ладно, — кисло соглашается он.
— Ты отлично отработал. Оставлю тебе положительный отзыв, буду рекомендовать друзьям, что там ещё говорят в таких случаях?
— Лучше подругам, — усмехается он, открывая дверь.
— Ага, подругам. Ну, счастлимво? — передаю контейнеры, заглядываю ему в глаза, покачиваясь на пятках.
— До встречи, заюш, — щелкает меня по носу свободной рукой.
— Позволить себе повторную встречу я не могу, так что, таки прощай, — поджимаю губы.
— Ауч, — морщится он, отводя взгляд.
— Прости, опять я… — Господи, да что со мной не так?
— За правду не бьют, — хмыкает он. — Прощай Зина‑Ида, — разворачивается.
— Подожди, я же тебе за лекарства должна! — хватаю сумку и начинаю рыться в поисках кошелька.
Периферийным взглядом ловлю движение у ног — ещё одна мышь резво пробегает мимо и скрывается в подъезде. Благо, Вова ничего не замечает, сверля взглядом мне лоб. Черт, они реально все выбрались!
— Сколько там, сто шестнадцать? — лезу в карман для мелочи, поднимаю взгляд.
Мой ненастоящий парень сжимает челюсти и выдавливает сквозь зубы:
— Сто пятнадцать восемьдесят, — ехидно выговаривает он. — И букет маме посчитай. Полторы. За проезд, так и быть, не возьму.
Какая щедрость. Я вытаскиваю две купюры по тысячи, оставляя свой кошелек практически голым, если не считать мелочь в кармане, и сую парню напротив в руки, чуть не выбивая контейнеры.
Забрать их обратно что ли, раз пошла такая пляска?
— У меня сдачи не будет, — холодно говорит он.
— А это тебе на чай! — зло выговариваю я. — Прощай! — и захлопываю дверь.
И чего разозлилась? Все справедливо. Он — наемный рабочий, я — наниматель. А все эти поцелуйчики, касания, косорасплетания — не более, чем сопровождение сделки. И дуре понятно.