И вообще, мне мышей ловить надо, некогда слюни тут по Курту Кобейну распускать.
Кажется, без крови всё‑таки не обойтись.
Глава 6
Октябрь
— Расчехляй парадные трусы, Идончик, сего‑о‑одня будут танцы! — нараспев кричит подруга.
Входная дверь хлопает, оповещая о возвращении Ангелинки, хотя ее возглас оповестил и меня, и соседей по лестничной клетке сильно до этого. Выглядываю из комнаты и натыкаюсь на широченную пьяную улыбку подруги.
— Ты чего так орёшь, Гель? И где успела так налакаться?
— Я была на собеседовании, — выдыхает она и плюхается на пуфик у двери.
— И?
— Прошла, — прикрывает глаза и радостно хохочет. — Все, все, теперь никаких велосипедов, никаких «приятного аппетита», никаких мозолей на спине! За‑жи‑вем, — размахивает руками, бьётся о прихожую и тут же шипит от боли. — Блин.
— А куда взяли‑то? — прислоняюсь к стене и улыбаюсь. Она очень долго и безрезультатно стучалась во все двери города, но открыли ей только службы доставки.
— А, крепежи какие‑то, краска и ещё что‑то, что я воспроизвести сейчас не смогу, — хихикает она.
Ангелинка тянется к туфлям и пытается стянуть их с пятки, но теряет равновесие и кренится на бок, упираясь лбом в стенку прихожей.
— Упс, пардонте, — снова смеётся она, помогая себе выпрямиться.
Ее взгляд сосредотачивается на стене напротив, а рука снова тянется к туфле.
— Оп‑па! — грандиозно произносит она, выставляя вверх руку с одной из лодочек. — И‑и‑и… оп! — к первой присоединяется вторая рука.
— Смертельный номер, — улыбаюсь я. — Давай свои кэблы сюда.
Отбираю у подруги самые непотребные в мире туфли и ставлю к остальной обуви на подставку.
— Так что ты там про трусы кричала?
— Танцы! Мы должны пойти танцевать! — Геля встаёт с пуфика и, пританцовывая, кривой походкой направляется на кухню.
— Сегодня среда.
— Плевать! — Ангелина берется за чайник и подносит носик ко рту. Жадно припадает к нему и громко пьет. — Ого‑о‑онь, — вытирает рот рукавом блузки. — От шампанского такой сушняк!
— Да где ты шампанское взяла?
— В мини‑маркете! — плюхается на стул.
— И что, одна его вылакала? — только зарождающейся алкоголички мне для полного счастья и не хватает.
— Почему одна, там ещё мужик был. Санёк. Ему, правда, лет пятьдесят, но он сказал, можно просто Санёк.
— Где ты мужика взяла, Господи? — закатываю глаза. Вечно у нее что ни день — приключение.
А все оттого, что на ней лежит проклятие безупречной красоты. Когда люди видят ее кукольное лицо, длинные блестящие волосы, идеальную фигуру, тянутся к ней, как мотыльки. Довольно быстро они понимают, что за ангельский внешностью стоит вовсе не дурочка с переулочка, а злобная гарпия и уходят в закат, крестясь. А мне вот версия злобной гарпии нравится. Она настоящая. И, конечно, со мной такого никогда не происходит, начинка и оболочка ничуть не разнятся: я выгляжу простушкой, она и есть внутри.
— Так в мини‑маркете и взяла! — подруга цокает языком, словно я задала самый идиотский вопрос в мире.
— И что, вы с ним на пару ее распивали?
— Ага, — широко улыбается и откидывается на спинке стула, вытягивая бесконечные ноги перед собой. — Он мне ее и купил. Деньги‑то я на туфли спустила. Трут, кстати, зараза, — демонстрирует мозоли на пятках.
— Вот просто взял и купил?
— Ещё, наверное, на благодарность рассчитывал, но ты ж меня знаешь. Со мной эти фокусы не канают. Иди, короче, собирайся, пойдем тусить.
— Мне завтра на работу.
— А у меня завтра встреча!
— Уже девять вечера, — призываю к голосу разума, но он явно прячется за ширмой сладких пузырьков.
— Так как раз к самому веселью и придем! Все, Ида, давай без своих этих… как ты умеешь. Самые лучшие мужики ходят в бар по будням, — заговорщицки опускает она голос.
— Не лучшее место для знакомства.
— Тебе не угодишь, — фыркает она. — А между тем, у тебя уже мох из‑под платья торчит, скоро по тебе север определять будут. Сколько раз говорила: иногда просто для здоровья надо. Цвет лица улучшает, морщины разглаживает.
— Мне кажется, это все твой крем за полторы штуки, — усмехаюсь я.
— Ага, а нежелание убивать людишек с особой жестокостью тоже от крема? Говорю тебе, двадцать первый век, все в свободных отношениях давно, никто никого не осуждает. А завтра проснешься: птички поют, солнышко светит…
— Это Питер, Гель, не Доминикана.