— По-вашему, кто своровал и кого обворовали, — молвила Оловянникова, — одного поля ягода?
— Мне кажется, да, — сказал Григорий Максович. — Мне кажется, все зависит от всего.
И Григорий Максович рассказал, как Рене Декарт плыл на небольшом судне по Дунаю и читал книжку. Слышит — матросы (они ведь не знали, что он понимает по-немецки) собрались его убить. Не потеряв самообладания, он осмотрел свое оружие, убедился в его исправности и принял такой дружелюбный вид, что никто не посмел на него напасть.
Так иносказательно Григорий Максович дал понять, что философы Декарт и Сенека вправе гордиться своим образом мыслей и действий в отличие от трудовика Паничкина, шагающего по призрачному пути недоверия, затюкивания и проедания плеши.
«Какой же Григорий Максович, — думал ночвос Прораков, — малоприятный на вид, какое у него лицо — не наше…»
Потерпевший Паничкин вспыхнул, раздул крылья носа и, не сдерживая чувств, сказал:
— Узнаю, кто взял, разорву, как рыбу.
За окном кабинета директора в овраге остановился грузовик. Из кузова выскочил народ в кожаных тужурках. Они расстелили брезент, а на брезенте раскинули что-то вроде серебристой шкуры доисторического животного.
— Я имею сообщение, — сказал Борис Викторович Валетов. — Моя шапка на днях интересовала ученицу шестого «В» Конопихину.
К первому грузовику подъехал второй. Оттуда стали выгружать баллоны. Зеленая гора баллонов лежала на снегу, от них толстый шланг потянулся к серебряной шкуре, когда в кабинет директора явилась Шура и — прямо с порога — принялась икать.
— Хорош икать! — крикнул Паничкин. — Ты шапку украла или кто?
Шуре дали воды.
Там, в овраге, освободили от чехла корзину. Ярко-желтую с красной полосой. Вроде таких, на которых когда-то летали на воздушном шаре.
Шура выдула два стакана и знаком показала, что выпьет третий.
— Это ей как мертвому припарки, — сказал Паничкин.
— Ее надо испугать, — предложил Прораков. — Верное средство. От всего.
— Как вам не совестно, — пристыдил его Григорий Максович. — У нее на папу упал аквариум.
В овраге валялись мешки, неизвестно чем набитые. На мешках аршинными буквами было написано: «L’ESPACE. PARIS» — «КОСМОС. ПАРИЖ».
Один человек, он у них за главного, в черном летчицком шлеме, махнул рукой, и серебряная шкура начала оживать и подниматься. Толпа народа, в том числе очень крепкие женщины и пара-тройка старух, удерживали ее за тросы.
— Граждане-товарищи! — обомлел Владимир Петрович. — Это же… воздушный шар!..
Шар вздувался, вздувался, на боку его обозначилась красная звезда. И педагоги увидели, что шар — не шар, а вытянутой формы аэростат.
Сильно недодутый, он был уже размером с индийского слона.
Вдруг какая-то заминка, дырка в оболочке или что… Главный забегал, случился переполох, аэростат сдули, крепкие женщины и старухи помогали ему сдуваться, наваливаясь на аэростат телами.
Педсовет и ахнуть не успел, как баллоны, корзину, сундуки, тросы, крючья, резиновый шланг и балластные мешки распихали по машинам, аэрокомпания мигом рассосалась, и это видение за окном, немое кино, окончилось. Одни от аэростата следы на снегу.
В отличие от шапки, которая исчезла бесследно.
— Кто слимонил мою ушанку? — бормотал Витя Паничкин. — Я всю жизнь в стесненном положении. О такой, как она, я и не мечтал. А тут случай подвернулся. Куплю, думаю, однова живем… Нашли у кого слимонить! — вдруг вскричал он. — У человека, который… — Витя сделал передышку. Распространенные предложения с трудом давались трудовику даже в минуты наивысшего духовного подъема. — Весь ум отдал, чтобы заразить детей… — он поднялся, своею любовью к труду!
В тот час Витя Паничкин, утративший самое дорогое, что у него было, меховую ушанку, и безудержно горюющий о ней, обрел подлинное величие Акакия Акакиевича Башмачкина, героя повести Гоголя «Шинель».
глава 10
Жизнь многомерная
«Азбука криминалистики, — думала Женька. — Перед тем как огорошить человека: “Ты украл шапку?”, подумай, что ты знаешь о личности обвиняемого, о его характере, сноровке, волевых качествах… А то все свалят на тебя, доказывай, что ты не верблюд».
Женька облазила чердак и теперь спускалась в подвал, в раздевалки. Что-то ей подсказывало: шапку не украли. Воровство в интернате не практиковалось.