И как нельзя более кстати пришлась Вите Паничкину возвращенная ушанка. Урок труда, на котором он вновь ее обрел, всю целиком, с незаметно пришитым ухом, Паничкин вел задушевно, шутил, напевал, а на Женькин вопрос: «Из чего, если не секрет, пошита ушанка?», с гордостью ответил: «Из горного козла».
— Ерунда! — тихо сказала Женька.
— Что ерунда? — обернулся Репин.
— Она у него из собаки.
— А ты откуда знаешь?
Женька отмолчалась. Неохота рассказывать про Зоологический музей. Это было предварительное расследование, в результате которого она выяснила сущность преступного события.
Где-то, неизвестно где, по-видимому, в глухой деревне, страшные небритые мужики в сарае забивают собак, шьют из них шапки и торгуют.
«Нужно, — записала в своем блокноте Женька, — первое: выявить торговца ушанками в интернате; второе: проследить, куда он поедет, реализовав товар; третье: застукать живодеров на месте преступления, вынудить сознаться в содеянном и предать шайку в руки правосудия».
«Кто продает? — думала Женька, перебирая в уме обладателей ушанок. Ей почему-то казалось, что распространитель ради рекламы должен и летом ходить в продукции преступного синдиката. — Оловянникова? Владимир Петрович? Стоп! Это шахматист. Ну конечно! Он носит шапку, не снимая. И именно к нему сегодня приходил мужчина нестоличного типа с мешком…»
Женька уцепилась за эту версию и после обеда — ненавистных щавелевых щей, жидкой гречки в горячей железной тарелке — установила за шахматистом настоящую слежку.
Огромными шагами с мешком на плече Борис Викторович удалялся от интерната в сторону автобусной остановки.
Он сел на «сто первый» автобус. И Женька в последний момент впрыгнула туда вслед за ним.
В «сто первом» народищу! Теплыми и надежными кажутся чужие спины в толпе. За каждую, в случае чего, можно спрятаться, на каждое незнакомое плечо — опереться.
На Новочеремушкинской Валетов вышел и прямым ходом направился в охотничий магазин. Женька ждала его у витрины. Он встал в очередь.
У прилавка три дядьки с удавьими физиономиями и фосфорическим взглядом выбирали ружье и требовали нож.
Продавец говорит:
— У вас билета нет! Предъявите охотничий билет!
А они не отстают от него: дай нам нож, дай ружье.
Это собрались какие-то преступники, убийцы, у которых руки в крови. Мы привыкли, смотрим на охотничий магазин как на обычный, а тут чучела, капканы, удавки, пули — орудия пытки. Словно ты попал в Средневековье.
Шахматист приобрел манок на утку, тоже довольно подлое изобретение, как и рыболовный крючок с наживкой. Есть, что ли, людям нечего? Можно всегда найти, чем питаться. Сыр — калорийная пища, редиска с репой, творожные сырки…
Ведь живут же вегетарианцы, не умирают. Наоборот, организм у них, как они говорят, незашлакованный.
Кто его знает, может, человечество и придет к этому, будет выращивать сине-зеленые водоросли или петрушку с укропом и ими питаться. А мясо будут есть не по праздникам, а в самые черные дни.
Но, говорят, и трава тоже издает какие-то вопли, когда ее срезают. Короче, прав индийский народ. Идут, веточкой машут перед собой, чтоб не раздавить кого-нибудь.
Валетов вышел из «охотничьего», сунул манок в карман и отправился вдоль по Черемушкинскому бульвару.
Бульвар был молод, верхушки деревьев едва доставали Борису Викторовичу до ушей. За тоненьким стволом не схорониться, поэтому преследователь держался от преследуемого на почтительном расстоянии.
…Валетов свернул в гастроном. С фонарного столба вороны ощипывали объявления и куда-то уносили. Как раз то, что предназначено для отрыва. Как будто вовсю меняли квартиры, нуждались в собрании сочинений Жорж Санд, подзорной трубе и горнолыжном снаряжении.
Подстерегая Валетова, от нечего делать Женька стала читать объявления: «Куплю…», «Продам…», «Приглашаю…», «Обучаю…», «ПРОПАЛА СОБАКА. Бульдог. Белый. Альбинос. На носу палевые пятнышки. Пол — самец. Имя — Алмаз. Нашедшего отблагодарю. Семен Семенович Хворостухин. Телефон…»
Вдруг слышит:
— Путник! — Женька вздрогнула. — Ты что тут?!
Это был Валетов. В одном кармане пальто у него, как известно, лежал манок, из другого торчало полпалки украинской колбасы.
«Манком подманивает, колбасой подкармливает, хлоп — и в мешок», — лихорадочно соображала Женька.
Между тем преследователь на глазах превращался в преследуемого. Слишком далеко она зашла и заехала, подобные путешествия приравнивались к побегу. А в интернате вели ожесточенную борьбу с побегами, даже краткосрочными. По-медицински их называли «синдромом перелетных птиц». Это, говорили, такой сдвиг по фазе, к нему очень склонны детдомовцы и старики.