Есть такая притча о хомяке Филиппе Красивом. О том, как он постепенно насыпал Монблан. Так и человек, если каждый день будет делать хотя бы понемногу для достижения своей цели…
Сразу после ужина Женька направилась в гараж. В яблоневом интернатском саду театр-гараж был похож на крепость с одним узким окном-бойницей. На неприступную крепость для всех, только не для Женьки. Ее звали. Ее ждут. Она вошла, и дверь захлопнулась.
Навстречу в своих неизменных черных перчатках, со скверной улыбочкой двинулся Мочало. Следом засеменил верноподданный Козявка. Последний в их строю — Рома Репин. Он взглянул на Женьку и сразу отвел глаза, как будто ее вообще не существовало.
Они встали гуськом, потому что посреди гаража зияла яма для ремонта машин. А по бокам лежало два металлических рельса — желобки, чтобы туда точно попало колесо и машина не съехала в яму.
На другом рельсе — чуть поодаль — сидел, свесив ноги, Грущук. Было как-то не очень тепло, хотя они включили радиатор, и как-то не очень светло, хотя горел свет.
— Ура королеве сыска, — говорит Мочало.
— Хочешь шубу? — подал голос Грущук.
— Какую шубу?
— Шуба — класс! Ни у кого такой не будет! — Он потянулся к верхней полке. На полках вдоль стены стояли банки, обгорелый чайник; множество ножниц, молотки, ножи, пакеты с надписями «хромовые квасцы» и разнокалиберные свертки.
Он сверток развернул — а там две шкуры.
— Тебя интересуют шапки? — спокойно говорит Грущук. — Что именно? Берется шкура. Ее надо слегка намочить и растянуть на досках гвоздиками. На лобовой козырек идет самое красивое, со спинки по хребту… Готовую вещь надевают на банку — двух-или трехлитровую, смотря какая голова. Потом кипятишь чайник и паром из носика обрабатываешь — волосок к волоску…
— Берется шкура, понимаю, — говорит Женька. — А где она берется? — и тут вспоминает: ночь. Они с Шурой из телефона-автомата звонят папе Водовозову. На поводке Рома Репин ведет черного терьера.
— Не боишься много знать? — спросил Грущук. — Тогда скажу: я люблю больших собак, породистых, с густым подшерстком, ньюфаундлендов, борзых, эрдельтерьеров, хорош и королевский пудель. Возни выходит меньше, а шапок — больше.
У Женьки вспотел нос. Не верится! Уж больно чисто было в «театре», где настоящая кровь лилась, как клюквенный сок. Но эта черная ремонтная яма…
— Измерь ее рост от головы до пят — для гроба, — зловеще произнес Мочало, на тот случай, если до нее не дошло самого главного. — Пусть тут в углу стоит, вдруг пригодится?
— Ну-с, — говорит Грущук, — что будем шить? Меховую шубу или… «деревянный тулуп»?
глава 6
Долой мерихлюндию!
Перед сном в интернате процветал культ ног. «Честь и хвала чистым спальням, коридорам и игровым комнатам!» — начертано над входом в спальный корпус. «Слава помытым на сон грядущий ногам!» — добавим мы от себя.
Ух и наседали на нас с этими ногами. Ежевечерний массированный налет: это воспитатели под предводительством Проракова проверяют свежесть ног интернатских воспитанников.
Невзирая на лица, откидывают одеяла:
— А это у кого такие черные ноги?
Негр Фред Отуко:
— Я мыл! Клянусь мамой!
Шура Конопихина в знак протеста синими чернилами написала на ногах: «Они устали! Дайте им отдохнуть!»
Федор Васильевич Прораков, увидев это, взвился до потолка, подумав, что Шура сделала татуировку.
Пока народ сосредоточился у ногомоек, в туалете на унитазе сидела Шура и уписывала большое красное яблоко. Когда она откусывала, на щеке у нее появлялась шишка, как у хомяка.
— Ты чувствуешь, как крутится Земля? — спросила Шура.
— Я чувствую, что мне «крышка», — сказала Женька.
— Верх канальства! — воскликнула Шура, когда узнала последние известия. Женька держала ее в курсе событий. — На фуфу берут! Надо спокойно все обдумать.
С этими словами Шура легла в постель и моментально уснула. У Женьки сна ни в одном глазу. От сердцебиения. Лежит и слушает — панцирная сетка кровати сердцу в такт: ТШ! ТЩ! ТЩ! Циклоп Мочало все-таки посеял в ней некоторую панику.
Где мои мама с папой? Чего они писем давно не шлют? Бросили, что ли? Другую себе нашли?
«Не поддаваться!» — думала Женька. Раз человек целенаправленно растит в себе милиционера, он должен сызмальства с презрением относиться к страху.
Она и в сочинении написала: «Хочу быть милиционером!» Правда, ошибка вышла из-за невнимания: в слове «милиционер» Женька пропустила слог «ци».