— Судя по всему, — наконец, хрипло выговорил он, — это не дурацкая протестная попытка шокировать меня и полюбоваться результатами своей выходки, Лани?
— Ну что ты! — растянула она губы в фальшивой улыбке. — Дешёвые игры на публику — это твоя прерогатива, Лийр.
Сняв наколдованную перчатку, он снова с удивлением осмотрел вполне себе натуральный ожог.
Самообладание, видимо, уже вернулось к нему, потому что, когда он поднял на неё глаза, в них снова светилась уверенная насмешка.
— Вот как, Лани! — тягучим мягким голосом протянул он. — Была настолько не уверена в себе, что решила прибегнуть к магии? Приятно знать, — мурлыкающим тоном отметил он, — что я внушаю тебе столь сильное желание.
Лицо его отражало самодовольство; он действительно увидел в этой её попытке защититься страх уступить собственным чувствам, и был крайне доволен тем, что поймал её на этом. В том, что он однажды найдёт способ обойти сотворённое ею колдовство, он нисколько не сомневался.
Юлания приподняла брови и очень вежливо ответила:
— Жаль огорчать тебя, Лийр, но я действовала так только потому, что ты из тех мужчин, кто органически не способен воспринять отказ.
В глазах его мелькнуло яростное чувство.
— Не старайся, радость моя, — сложил он руки на груди, прожигая её язвительным взглядом. — Я знаю, что ты всё ещё любишь меня, — уверенно припечатал он.
Слова его, очевидно, задели Юланию. Прищурившись, она сделала шаг к нему.
— Я люблю не тебя, — огорошила она его. — Я люблю человека, которым ты когда-то был, — голос её был полон глубокой застарелой горечью. — Человека, которого ты методично, осознанно, по кусочкам убивал день за днём, и которого больше нет.
Он замер ледяной статуей. Казалось, он даже перестал дышать.
Когда он ответил, только губы шевелились на его мертвенном лице:
— Значит, ты никогда меня и не любила. Ты любила свою фантазию обо мне. И не смогла смириться с тем, — голос его набрал силу и ожил, — что я оказался не таков, как твоя фантазия. Ты не смогла принять того, что я стал собой, — с убийственной твёрдостью бросил он ей в лицо обвинение.
Ничто не дрогнуло в ней; спокойно она ответила:
— Ты не собой стал, Лийр. Ты стал рабом своих страстей.
Лицо его исказилось. Позабыв про свои обычные фокусы, он резко развернулся и направился к двери. Но, видимо, сказанные ею слова задели его так глубоко, что он не мог теперь уйти, не оставив за собой последнее слово.
Он яростно обернулся:
— Как удобно, Лани, что это ты определяешь, что именно для меня значит «быть собой», да?
Его провокация в цель не попала.
Она медленно покачала головой, затем подошла к нему.
— Я прекрасно помню, что для тебя значит «быть собой». Слишком хорошо помню, — она вскинула на него серьёзные, полные тоски и боли, глаза.
Они стояли теперь так близко, что между ними едва ли можно было поместить ладонь; но, хотя близость такого рода грозила им нечаянно получить новые ожоги, ни один не отодвинулся.
— И буду помнить всегда, — продолжила свою мысль Юлания, глядя ему в глаза — словно пытаясь найти там то, чего там давным-давно уже не было, но что она отчаянно, вопреки логике, всё же надеялась найти. — И, знаешь, я отдала бы всю свою жизнь за то, чтобы хоть на день вернутся в то прошлое, где ты ещё был собой.
Он не выдержал — ни её слов, ни её взгляда.
Лицо его исказилось совершенно зверским образом; он шевельнул губами, словно пытался что-то сказать, но ни звука не вырвалось из его груди.
Развернувшись, он ринулся наружу, за дверь — как все простые смертные, без обычных своих трюков с внезапным исчезновением.
Она прикрыла за ним дверь и тяжело привалилась к ней лбом.
По щекам её струились горькие слёзы.
Глава десятая
— Илия, постой! — остановил её голос Леона, когда она шла по коридору.
Она обернулась.
— Как удачно получилось! Позволь мне представить тебя моим родителями, — улыбнулся он, оборачиваясь на стоящую за его спиной пару.
Илия чуть покраснела от смущения и подошла. Вот уж чего она никак не ожидала — так это встретить родителей Леона в управлении!
Она успела представить Леона своей семье — уже как жениха — и всё прошло чрезвычайно благополучно, словно Леон уже давным-давно был частью их семьи. Но вот с его родителями она пока только собиралась познакомиться.
Леон — с радостной гордой улыбкой — представил их друг другу.
— Очень, очень рада! — заверила мать, пылко пожимаю руку Илии. Та зарделась ещё сильнее.
Отец лишь сухо кивнул, оглядев её розовые волосы с заметным неодобрением и послав Леону взгляд: «С кем ты связался?»
Леон этот взгляд невозмутимо проигнорировал; Илия, к счастью, его и вовсе не заметила, потому что увлеклась беседой с его матерью.
В целом, знакомство состоялось успешно, хотя отец по большей части молчал и явно пребывал мыслями где-то далеко.
— Так ты не идёшь? — под конец, впрочем, спросил он у Леона то, что, очевидно, его мысли занимало.
— Мне кажется, это лишнее, — сухо открестился тот.
Илия с тревогой отметила, как помрачнело его лицо, и как потухла радостная искра в глазах.
— Он всё же твой брат, — с укором заметил отец.
— Сводный. — Спокойно уточнил Леон, глядя отцу прямо в глаза.
В дело вмешалась мать. Тронув мужа за локоть, она мягко сказала:
— Не стоит.
На лбу отца отчётливее проступили морщины, но он согласился с её мнением, и они попрощались.
Леон выглядел теперь очень хмурым, и Илия, не удержавшись, спросила:
— Что-то с… с Рийаром? — чуть запнулась она на имени, словно неловко было и упоминать о нём.
— С Рийаром? — встрепенулся Леон, очнувшись от своих мыслей. — Нет, всё в порядке. Они просто пришли получить разрешение на свидание с ним.
Илия удивлённо сморгнула:
— С ним можно видеться? — переспросила она.
Пришёл черёд Леон удивляться:
— Почему нет? — переспросил он.
Некоторое время они смотрели друг на друга, пребывая в недоумении. Затем Леон перешёл в режим наставника и выдал справку:
— Свидания разве что буйным не полагаются, из соображений безопасности возможных визитёров. Ну, некоторым политическим иногда, но там и вообще особый регламент. А здесь — всего лишь организатор единичного ограбления со злоупотреблением служебным положением. Не думаю, что к нему будут применять какие-то меры ужесточения, — выдал он свою оценку ситуации. — Насколько я знаю, ребята из боевого корпуса вообще каждый день прошения пишут, чтобы ему тренировки разрешили, но тут, конечно, без шансов, — отметил он с каким-то даже сожалением в голосе.
— Почему? — невольно переспросила Илия, хотя её скорее интересовало, как кому-то в голову вообще могла прийти мысль, что такие тренировки могут разрешить, нежели — почему их запрещают.
Пожав плечами, Леон объяснил:
— На острове магия не работает. Поселение охраняют обычные боевики. Не в наших интересах, чтобы заключённые были в хорошей боевой форме и могли попытаться организовать нападение или прорыв.
Илия кивнула. Про себя она подумала, что для Рийара, наверно, это станет самой страшной частью наказания — ведь он, казалось, жил и дышал фехтованием.
— А смысл тогда писать эти прошения? — всё же решилась спросить она. Если все знают, что не позволят — зачем тогда продолжают писать?
Леон с заметным раздражением, почти со злостью, переспросил:
— А что, им нужно было просто его бросить? — и наполненным той же злостью взглядом проводил проходящую мимо Айринию.
Из-за того, что Рийар отказался предъявлять ей обвинение, Леон не мог теперь открыть на неё дело — и это его ужасно раздражало, и невольно он стал замечать её везде — потому что подсознательно искал возможности поймать её на новом преступлении и уж там подловить.
Илия старую соперницу как раз и не заметила; она восприняла раздражение в голосе Леона на свой счёт и покраснела. Ей ведь даже в голову не пришла мысль, что Рийар, наверно — нет, наверняка! — нуждается теперь в поддержке!