— Хорош «наставник»!.. — со злостью прошипел он сквозь зубы, подбирая отброшенный меч и устраивая его обратно на стойку.
Избавиться от него, впрочем, было куда как проще, чем от всплеска острых мучительных чувств, которым Леон даже не сумел бы дать имени.
Раздражённо подхватив пиджак, он направился на выход, одеваясь на ходу.
Уже выходя из боевого корпуса, он заметил спины Нея и Айринии — оба легко узнавались — заворачивающие за конюшенную.
У Леона не было привычки ни к досужему любопытству, ни как паранойе, поэтому он отметил этот факт и отправился дальше — к пруду, поскольку видеть Илию и объясняться с ней по-прежнему не хотелось. Она теперь стала живым укором для его неспокойной совести — её-то он берёг! То ли из-за таланта, то ли из-за отца, то ли из-за личных чувств.
У Айринии не было таланта, не было родственников и она не вызывала в Леоне романтичных переживаний. И этого, как оказалось, было достаточно, чтобы из того наставника, которому выписывают благодарственные справки и на которого смотрят восхищёнными глазами, он превратился… в обычный равнодушный элемент системы, которому нет дела до человека — только до той функции, которую он исполняет в системе.
Ему изначально прислали двух совершенно равных стажёрок. Ни документы резиденции, ни распоряжения госпожи Юлании не давали никаких комментариев на этот счёт — обе стажёрки поступали полностью в распоряжение Леона, и он сам решал, чему их учить и куда приставлять.
Две совершенно равные стажёрки.
Но от одной он тут же отделался, как от досужей помехи, а другую привёл в свой кабинет и начал учить.
Илия, конечно, заслуживала самой высокой оценки, и он не ошибся в ней, — но он, по совести говоря, ведь даже не знал, умна ли Айриния! Да, и сама Илия, и архимаг признали её одной из лучших — но он ведь даже не проверил. Он и сейчас не мог сказать о ней как о профессионале и вообще ничего.
Леон впервые смотрел в лицо этой правде о самом себе, и признавать её было неприятно. Он был глубоко разочарован самим собой и собственной слепотой — и особенно же он был разочарован своим умом, который так его теперь подвёл.
Не в силах думать все эти болезненные мысли — и даже не смея самым краешком этих мыслей прикоснуться к Рийару — он всё же вернулся в управление и, не заходя к себе в кабинет, занялся другими делами, связанными с согласованием самых разных документов.
У двери в секретариат он опять столкнулся с выходящей оттуда Айринией — кажется, он был теперь обречён встречать её постоянно, и постоянно вспоминать то, что хотелось запрятать на самое дно души и поскорее забыть.
Айриния, завидев его, покраснела, и поспешно удалилась.
Леон вошёл с документами в секретариат; девушки там о чём-то возбуждённо переговаривались, но замолкли, увидев, что их посетил целый старший следователь.
Впрочем, главная среди них тут же вовлекла его в разговор:
— Леон, как удачно! Вот вы нам и скажете!
— Что скажу? — заинтересовался Леон, подавая папку той девушке, которая занималась интересующим его делом.
Главная всплеснула руками:
— Ведь вы-то должны знать! — и обозначила предмет интереса: — Не зря ведь у нас все говорят, что у Рийара особые отношения с магией. Как вы считаете, может ли он сам сбежать из изолятора?
Леон крайне удивился тому, как можно было вынести столь нелепое предположение. Сухо и деловито он объяснил, что артефакт в изоляторе блокирует возможность магичить для всех, у кого нет соответствующего доступа, — а у Рийара, конечно, дающую этот доступ звёздочку забрали сразу при аресте.
Дамы явно заскучали от его логичных разумных аргументов.
Выходя, Леон услышал, что они вернулись к прежней теме:
— Ах, что для Рийара тот доступ!.. — воскликнула одна из них с явным восхищением в голосе.
Леон досадливо поморщился. Он не любил сплетни, и опасался, что конкретно сплетни подобного рода могут как-то повредить брату и ухудшить его положение.
Расправившись, меж тем, всё же с делами, которые заставляли его ходить по управлению, он вернулся к себе. Там его встретила тёплая влюблённая улыбка Илии — и он сразу почувствовал себя лучше, словно её светлый взгляд укутал его в нежное тепло.
— Пройдёмся после работы? — предложил он, чувствуя, что сама собой на его лице засветилась улыбка.
Илия с готовностью согласилась, и вечером они отправились в парк вокруг управления.
Тревожные мысли Леона поутихли; он чувствовал теперь умиротворение, глядя на Илию, слушая её смех — она весело рассказывала про историю, которая приключилась с её братом, — любуясь ею.
Они проходили возле пруда, и он вдруг вспомнил мелькнувшую у него сегодня нелепую потребность посидеть под деревом — обычно он такого не делал.
«Почему бы и нет?» — подумалось ему. Он не раз встречал в городском парке влюблённые парочки, которые сидели прямо на земле и явно наслаждались таким времяпрепровождением, и ему теперь хотелось испытать самому то, что он так часто видел со стороны.
— Ты не против посидеть здесь? — решил он всё же спросить на тот случай, если Илия переживает за своё платье.
Но, как оказалось, её это вообще не тревожит, и она сочла предложение великолепным.
Сидеть на земле было странно — в сквере хватало лавочек, и обычно Леон отдавал предпочтение им. Казалось, что он нарушает какое-то строгое правило — хотя, насколько он помнил, никаких правил такого рода в управлении не было, — и всё же он чувствовал себя неловко и странно. Илия, кажется, считала его неловкость, и решила её развеять: с лукавой улыбкой она неожиданно подалась к нему, опрокидывая его на спину, и нависла над ним.
Это компрометирующее положение привело Леона в смятение — хотя большая часть сотрудников уже отправилась по домам, а те, кто остался, работали в своих кабинетах, и едва ли бы их с Илией кто-то мог увидеть.
«Почему меня заботит, что бы они подумали? — недовольно укорил себя он. — Да, валяемся с любимой девушкой на земле как дети, и что?»
Приподнявшись на локтях, он поцеловал её — она ответила охотно и горячо. Её, кажется, вообще не беспокоил вопрос о том, увидит ли их кто или нет.
Леон же столкнулся с проблемой иного толка — то, как самозабвенно она отдавалась поцелуям с ним, не оставило его равнодушным, и ему уж точно захотелось теперь валяться с нею не земле совсем не как детям.
«Скорее уж свадьба бы!» — подумал Леон, отстраняясь от неё.
Не то чтобы на Понте многим было дело до формальностей — далеко не все пары ждали свадьбы для перехода на новый уровень отношений. Но Илия была строго воспитана, и Леон не хотел ставить её перед моральным выбором и заставлять разрываться между чувствами к нему и тем, чему её учили с детства. Он предпочитал немного помучиться самому, но уберечь от терзаний её.
К тому же, Илия пока ещё ни разу в своей жизни не испытывала страсти — она только начала открывать для себя эту сторону отношений, и, кажется, на данный момент её потребности ограничивались объятиями и поцелуями. Бережность, которой было пронизано его чувство к ней, призывала его и тут относиться к ней с особой осторожностью и не спешить.
Нацеловавшись, она завозилась в попытках устроиться у него на груди; он сел, чтобы ей было удобнее. Наконец, она со счастливым вздохом замерла в его объятиях. Волны глубокой нежности пробрали его насквозь, до самого нутра, вымывая собой все остальные переживания и тревоги. Он весь растворился в этом ощущении мирного счастья, с удовольствием погружаясь лицом в её мягкие волосы, приятно пахнувшие выветривившимися за день духами.
Илия положила свои руки на его обнимавшие её ладони; переплелась с ним пальцами. Затем, видимо, ей показалось этого мало и захотелось выразить свою нежность полнее: она подняла его руку к своему лицу и принялась целовать его пальцы и ладонь. Должно быть, она сама не очень понимала, насколько чувственны получаются ласки такого рода — ей хотелось лишь выразить своё глубокое, благоговейное чувство к нему, и она совсем не думала, какое воздействие на него окажут эти ласки.