Стиснув зубы, Леон заставил себя сделать шаг от кабинета, другой.
«Я не могу, — с отчаянием подумал он. — Возможно, это его единственный шанс».
Сердце ёкнуло и пустилось в лихорадочный бег.
«Я не могу лишить его и этого шанса», — сказал он сам себе, отходя от кабинета заместителя всё дальше.
«Я просто не могу!» — отчаянно воскликнул он внутри себя, берясь за ручку своего кабинета.
«Не могу и не буду», — решил он, заходя.
Глава четырнадцатая
Получив от Леона столь однозначные показания, заместитель не решился переправлять Рийара обычным сухопутным путём. Управление вызвало корабль из Арны в Линейру — так количество уязвимостей становилось минимальным. Из-под действия артефакта в изоляторе Рийар сразу попадал под действие артефакта в карете, а потом его планировалось усыпить и отнести под действие артефакта на корабле. План казался максимально надёжным.
Чем ближе подходило к суду и назначению даты отправки, тем более нервным чувствовал себя Леон. Невольно он в поисках подсказки о происходящем начал следить за боевым отрядом Рийара — и детали, которые в ином случае казались бы случайными, теперь выстраивались в чёткую систему. Один из них продал дом — причём, кажется, весьма спешно, прогадав в цене. Другой крайне некрасиво поссорился со своей девушкой — об этом скандале судачило всё управление. Третий прикупил новую зимнюю куртку — это посреди лета-то!
Уже после суда, накануне отправки, Леон встретил Нея, выходящего из управления с боевым мечом Рийара — не тем понтовым федершвертом для тренировок, а с настоящим мечом.
— Ему не позволят его забрать, — холодно отметил Леон, заставив Нея вздрогнуть.
Обернувшись и обнаружив Леона, он отозвался:
— Так я и не ему, господин старший следователь. Можете проверить по документам, это не казённый, он сам покупал, на свои средства. Подарил мне на память.
Лично купленным мечом Рийар, разумеется, мог распоряжаться, как ему вздумается, но Леон приписал это совпадение — что меч Ней понёс куда-то именно сегодня — в ряд других таких, и ещё крепче убедился в своих подозрениях.
— Что ж, — сухо сказал Леон, складывая руки на груди, — надеюсь, он никогда не обагрится кровью невинных.
В глазах Нея мелькнуло настороженное подозрение, почти сразу сменившееся любезностью.
— Как можно, господин старший следователь, — наклонил он голову.
Резко развернувшись, Леон отправился обратно на территорию управления.
Ней проводил его подозрительным взглядом.
В управлении Леон поднялся в кабинет начальницы.
— Если возможно, — попросил он, — я бы хотел завтра сопровождать Рийара.
— Не вижу препятствий, — мягко ответила госпожа Юлания, сев писать соответствующее распоряжение. — Ещё раз приношу вам свои соболезнования, Леон, — с большим сочувствием в голосе сказала она, передавая ему подписанный документ.
Растерянно сжав его в руках, Леон хотел было в пятьдесят седьмой раз сказать «мы не были близки», но эта фраза так его уже измучила, что вместо неё он выговорил правду:
— Я… сам не думал, что восприму это столь болезненно.
Он чувствовал себя теперь преступником, покрывающим побег другого преступника, и не мог заставить себя поднять глаза на начальницу, которую любил и уважал. Ему казалось, что он предаёт теперь всё, чему она его учила, — но мысль о том, чтобы сказать ей о своих подозрениях и догадках, даже не пришла ему в голову.
— Увы, — коротко вздохнула Юлания. — Порой наши близкие выбирают свой путь, ведущий на дно, и нам уже ничего не остаётся, кроме как принять их выбор. Рийару, пожалуй, повезло, что его остановили в самом начале, — утешающим голосом добавила она. — И, в конце концов, вы ведь не прощаетесь навсегда — его можно будет навещать. Думаю, это поможет ему остаться человеком.
Её искреннее сочувствие и её попытка утешить его стиснули его сердце тисками тоски и стыда.
«И на какое дно выбрал теперь идти я?» — горько подумал он.
Поблагодарив, он попрощался и вышел.
Твёрдо он понимал теперь только одно: если бы он сдал теперь Рийара — он бы не смог с этим жить.
Нервы его сжимались во всё более тугой узел, и эту ночь он почти не спал. Его мучили мысли и сомнения, и отчаянно, глубоко, невозможно сильно желал он теперь только одного — чтобы он не ошибся, и чтобы Рийар действительно смог сбежать. Он не смог бы объяснить, почему так отчаянно желал его свободы — возможно, потому что чувствовал свою вину перед братом, которого не желал понять, которого не желал любить, которого только пытался всю жизнь переделать. Он уже ничего не мог тут исправить, и это мучило его больше всего.
…когда утром он сел в карету, в которой уже находился Рийар, то сразу понял, о чём говорили все те, кто утверждал, будто бы он сильно переменился.
Обычно острый, угловатый, нервный, сжатый как пружина Рийар, готовый в любой момент сорваться, понестись, закричать, — выглядел совершенно мирным и расслабленным. Казалось, изменились сами черты его лица, как будто сведённые раньше судорогой, а теперь разгладившиеся. Изменилась сама его осанка — ранее он казался подобравшимся к прыжку зверем, готовым кинуться в любой момент. Но больше всего другого изменился взгляд — ранее колючий и острый, он сделался спокойным и созерцательным.
Леон совершенно не представлял себе, как такое могло быть возможно, но готов был поклясться, что каким-то образом Рийар всё же добрался до артефакта, блокирующего откаты, — потому что иначе объяснить такую разительную перемену было невозможно.
Впрочем, обнаружив, кто именно надумал его сопровождать, Рийар ощутимо напрягся и вперил в Леона взгляд мрачный и пристальный.
— Что, — ядовито вопросил он, — решил убедиться, что я никуда не денусь теперь?
Раньше Леон и не подумал бы вслушиваться, и принял бы яд в его словах за чистую монету — ещё одну попытку поглумиться и потрепать нервы.
Но его слишком болезненно ударили те слова Айринии: «Слушаете, но не слышите» — поэтому в этот раз он вслушивался.
И с удивлением понял, что яда в этой реплике было куда как меньше, чем ему всегда казалось, и что за этим ядом ощутимо слышатся усталость, боль и смирение.
«Как я мог раньше не замечать?» — с горечью подумал Леон.
— Пожалуй, я слишком долго собирался с духом и набирался мужества, прежде чем решиться поговорить, — отозвался он, стараясь подобрать максимально сложные и двусмысленные конструкции.
Рийар хмыкнул и незамедлительно ответил:
— Впервые вижу, чтобы тебе на что-то не хватило мужества. Полагаю, я польщён, — осклабился он.
Леон сделал вывод, что как минимум откат на перевёртывание его слов на Рийара больше не действует. Кроме того, он с удивлением осознал, что Рийар не издевается и не кривляется, а констатирует собственные чувства, окрашивая их тоном насмешки над самим собой.
Над самим собой, а не над ним, Леоном.
— Я пришёл к выводу, что очень виноват перед тобой, — развил свою мысль Леон, всё больше убеждаясь, что он действительно просто сам никогда не хотел услышать брата. Раз повесив на него ярлык «выпендрёжник» — он даже не взял на себя труда хотя бы время от времени проверять, соответствует ли этот ярлык истине.
Рийар взглянул на него с большим раздражением, передёрнул плечами и спросил:
— Ты точно не ловил никогда фатальных откатов на чувство вины, нет? Впрочем, — перебил он сам себя, — это всё твоя мания идеальности.
Леон догадался, что Рийар расценил его желание поговорить не как внутреннюю потребность, а как потребность следовать привычной линии идеального благородного человека.
— Возможно, — не стал спорить Леон, хотя раньше бы оскорбился, и его спокойное согласие так не вписывалось в его обычное поведение, что Рийар бросил на него взгляд откровенно изумлённый. — Я… — попытался было что-то сказать он, но Рийар его перебил:
— Слушай, — взволнованно заговорил он, подавшись в сторону брата, — я бы попросил тебя использовать магию для принуждения дать честный ответ, но на мне не сработает — я себя заколдовал — и…