— Здравствуйте! Вы кто? Я вас не узнаю, — я пожимаю плечами, закусываю виновато губу и вижу, как…воодушевляется Леонид и хитро подмигивает врачихе.
Глава 22
Дверь моего кабинета отворилась, и я дёрнул головой в сторону входа, о чём пожалел, ибо голова неистово болела и без того. Я скривился от боли и одним глазом посмотрел на вошедшую тётю Машу. Старая ведунья что-то цокнула себе под нос и подошла ко мне с кружкой, от которой исходил пар и своеобразный аромат.
— Марья Тимофеевна, с чем пожаловала? — спросил я устало, потирая саднящие виски.
— Ну и видок у тебя, милок. Ай ничегось, до свадьбы заживёт, — хохотнула тётя Маша.
— До какой свадьбы к лешему? — разозлился я и стукнул кулаком по столу, от чего и покрасневшие, зудящие костяшки заныли сильнее.
— Ты Лешего то не поминай скверным словом, он дух леса, олицетворение природы, вот травки тебе помог собрать. — старуха протянула мне кружку, а я, учуяв, странный, мерзкий для моего обоняния запах, поморщился и отстранился.
— Обойдусь, премного благодарствую.
— Пей, плут, и не спорь. Ты к невестушке своей целым и здоровым хочешь вернуться?
— Невестушка ушла к своему законному муженьку.
— Эх, дурень! Знал бы ты, каково ей сейчас, — сочувственно произнесла ведунья и взглянула на меня с укором.
Я принял кружку из рук тёти Маши, сделал глоток — ничего, пить можно.
— Ты знаешь, что с Мартой?
— Я вижу, что она в большой беде. Не захотели вы меня слушать, не поверили, теперь оба расплачиваетесь за свою горячность.
— В какой беде? Где она? — я вскочил из кресла, и с меня слетели солнцезащитные очки, что скрывали фингалище во весь левый глаз.
— Какой ты размалеванный, батюшки! Красавец! Жених на выданье! — старушка хрипло захохотала.
— Ничего смешного, тётя Маша, — я прикрыл подбитый глаз.
— Не серчай, голубчик, — ведунья заботливо погладила меня по голове, — сейчас сделаем тебе примочки. И будешь как новенький.
— Спасибо, Марья Тимофеевна, — я допил снадобье, собранное Лешим, вернулся к наболевшему вопросу, — что с Мартой?
— Развела вас снова судьба, придётся вам помыкаться друг без друга, и только тогда будете вместе.
— А ну не зли меня, не говори своими загадками. Что с моей любимой?
— Леонид Марту похитил, держит где-то. Сейчас она в порядке, но ей грозит опасность.
— Так надо в полицию обратиться?! — вскипел я и принялся собираться.
— Куда ты, окаянный, намылился? И с чем ты в полицию пойдёшь? У тебя ничего нет на этого прохвоста, к тому же они до сих пор муж и жена.
— Да что же это такое? Чего мне теперь, прикажешь, сидеть, сложа руки?
— Я предлагаю подождать. Время всё расставит по своим местам.
— Это, конечно, здорово звучит. Но, тётя Маша, ты сама подумай, могу я, как мужик, у которого женщина в опасности, ждать и бездействовать? Да я себя уважать перестану!
— Сядь, не кипятись, тебе глаз подлечить надобно, а не бежать, сломя голову. Вон, допрыгался, и чего, спрашивается, ты на него пьяного полез?
— А я должен был стоять и смотреть, как он вытаскивает Марту из машины скорой? Она же вся истекала кровью!
— Нет, разумеется, не передёргивай, — тётя Маша всплакнула и тяжело опустилась на диван, — я же за вас радею с Марточкой. Я же пыталась вас остановить, предупредить, — ведунья умолкла и смутилась.
— Погоди, ты ей что-то подсыпала в тот день? — я вспомнил, как Марта себя вела перед вечеринкой.
— Пришлось, да не вышло у меня старой ничего. Швабры эти, чтоб их, отняли мою силу. Или вас безудержно тянет друг к другу, что мои травы вам противостоять не могут.
— А, есть ли у тебя такие травы, чтобы Марта…кое-что вспомнила после аварии? — вырвалось у меня.
— Кое-что или кое-кого? Тебя что ль, Плутоний? — Марья Тимофеевна подмигнула мне и лукаво улыбнулась.
— Меня что ль. Люблю я её с первого дня знакомства, с пирожков с голубикой.