— Ильинская, я тебя не спрашиваю и не уговариваю, это врачебное предписание, лекарство, отпускаемое строго по рецепту, под названием «любовь».
— А как же ты? — я хмуро заглянула подруге в глаза, которая и без того пострадала из-за меня.
Изольда блеснула перед моим лицом серебристым колечком с переливающимся камешком на безымянном пальце.
— А меня будет оберегать и спасать, муж, — зарделась она и открыла дверь кабинета с табличкой «Врач-психиатр Гурьянова Изольда Генриховна».
— Гурьянова? Ты же Симонова.
— Ты тоже была Ильинская, — Изольда усадила меня в мягкое, бежевое кожаное кресло к журнальному столику, водрузив на него две чашки с блюдцами, бутылку початого коньяка и коробку шоколадных конфет.
— И кто у нас муж? — поинтересовалась я, с любопытством рассматривая кабинет врача-психиатра Гурьяновой.
— Ооо, секрет фирмы, — подруга интригующе сложила руки на груди, — но Липатову лучше теперь держаться от меня подальше.
Глава 38
Початая бутылка коньяка быстро и незаметно опустела. Я также быстро и незаметно захмелела и осоловела, и чуть не уснула. У меня протяжно ныли заживающие раны на теле, болела от переживаний душа, сердце истосковалось по Платону, голова с противным гулом трещала от бесконечных дум. Мой организм устал и ослаб, что под градусом да после капельниц с седативными препаратами сказалось на мне не лучшим образом. Ощущение приятной пьянящей расслабленности окутало меня, унося в чудесный сон.
У Изольды же, как я поняла, усталость была на грани бешеного энтузиазма и бурлящей бодрости. Ей не сиделось на месте, и она не могла позволить мне тупо напиться и снова забыться. У подруги оказались на нас с Платоном грандиозные планы: свадьба в каком-то замке под Коломной, я не стала своим пьяным разумом вдаваться в подробности, почему именно под Коломной, кукла на капоте бирюзового кабриолета, голуби, взмывающие в небо под овации рыдающих и радеющих за наше семейное счастье гостей. Изольда растолкала меня и откупорила персиковое вино, разливая по изящным бокалам из причудливого керамического графина.
— Генрих Изольдович, — попыталась я связать слова, заплетающимся языком, и захихикала, — я пас! Я кофе перебрала.
— Наоборот, — поправила меня более трезвая подруга и заулыбалась, доставая из маленького холодильника сырную нарезку, — и в кофе был коньяк.
— Да ты что? В кофе был коньяк или в коньяке кофе? — я икнула и прикрыла рот руками, чтобы не распугать своим пьяным хихиканьем коллег Изольды и пациентов.
— Ммм, — подруга пригубила вино, — попробуй, очень терпкое, игристое вино.
— Нет, товарищ врач-психиатр, — я рискнула поднять свою попку с кресла и завалилась со смехом назад, — иначе, я от вас попаду прямиком к наркологу, а не к Платону.
— Да расслабься ты, отдохни в кои-то веки, — Изольда придвинула ко мне прохладный бокал с плескающимся вином.
— Не, — категорически воспротивилась я, — много бухать вредно.
— Ильинская, что за жаргон, — подруга кисло ухмыльнулась, — мы не бухаем, а дегустируем. Ты такое вино у нас не попробуешь, это подарок из солнечной Турции от одного благодарного пациента.
Я скептически глянула на бокал, взбалтывая играющее в вечерних сумерках вино, и пригубила.
— Ммм, — вырвалось у меня от удовольствия, — какая вкуснотища.
— А то, — Изольда со звоном стукнула мой бокал своим, — Изи-пизи плохого не посоветует.
— Блин, — посмотрела на подругу через бокал, испытывая угрызения совести, — прости, что обзывала. Мне очень стыдно, клянусь.
— Клясться не надо, — Изольда осушила свой бокал, — ты с Липатовым вон поклялась на свою голову, и?
— Не напоминай мне про это чудище, а то я его пойду и укокошу на твою голову! — я опрокинула в себя обжигающее, сладко-горькое содержимое бокала и запела.
Сделав глоток вина, кислого и тёплого,
Я пойду танцевать, танцы уже немодные.
Юбкой своей взмахну, каблучком постучу по асфальту и всем улыбнусь,
Это всё, что теперь осталось.
А ты стой в стороне в тени кленовой чащи
И плачь обо мне изменница-подруга,
Ну чем ты думала раньше иль просто тебя накрыла вьюга страсти?
Выпив вина да дна с примесью твоей желчной крови, я пойду рисовать твои весёлые
похороны.
Знаешь, мне жалко тебя, а хотя себя пожалею, это ведь ты увела мужа у меня на той
неделе.
А ты стой в стороне в тени кленовой чащи
И плачь обо мне изменница-подруга.
— Браво, бис, — Изольда поставила бокал на столик и зааплодировала мне, — и откуда это у тебя талант к пению? А песня чья? Я не слышала такой раньше.