Женщина закашлялась, и наш разговор прервался. Нежно приподняла её голову и напоила лекарством, после чего осторожно опустила на подушку и вскоре услышала, как дыхание выровнялось, и она уснула.
«Сколько денег оплатила целителям, да только все зря», — пронеслось у меня в мыслях, и в глазах появились слёзы.
— Мамочка, не умирай. Не оставляй меня одну, — шептала ей, целуя руку.
Я сразу откинула мысли об отце. Мать часто вспоминала какого-то Арха и спрашивала о нём. Всё ждала, что придёт. Вывод сам напрашивался: что этот Арх каким-то боком касается и меня, и не удивилась, что он мой отец.
Правда, это ничего для меня не меняет: мне отца заменил дед, который все эти годы был рядом, помогал и наставлял.
Единственное — этот неизвестный мужчина вызывал только неприязнь и злость, что в его присутствии так нуждается больная мать, которая постоянно зовет и надеется увидеть. Только ему давно наплевать на неё.
Так и сидела рядом, не выпуская руку матери из своих ладоней, и не заметила, как унеслась в своё детство.
Первая попытка встать на ноги увенчалась провалом — я завалилась набок и сразу поняла, что что-то неправильно с моими ногами. Память подкинула слова повитухи, которая посоветовала сразу избавиться от ребенка.
Как оказалось, одна нога была короче другой. В этой ситуации порадовалась, что руки были нормальными, а не корявыми и не артритными.
Мне пришлось приноравливаться к ходьбе с таким изъяном, и моя походка напоминала утиную. Маму радовали мои успехи, и она часто называла меня красавицей, и я долго не могла понять неоднозначных взглядов людей, когда они видели меня. Только когда подросла и посмотрела в зеркало, то потеряла дар речи
Долго сидела и тупо пялилась в зеркальную поверхность, пока ко мне не заглянула мама. Она увидела, в каком я состоянии, тут же отобрала зеркало и прижала меня к груди.
— Ты красавица. Моя красавица. Никого не слушай, чтобы тебе не говорили. Ты для меня будешь любимым ребёнком. — И мы тогда долго сидели с ней в обнимку.
Она вытирала свои слёзы и крепко прижимала меня к себе, а я переваривала информацию. Мало того, моя походка вызывает насмешки, и вдобавок ношу ещё корсет, потому что позвоночник или его мышцы, кто их там разберет, плохо держит осанку. Так ко всему этому я страшная, как три подвала.
«Да, да. Я буду как в сказке о гадком утёнке. В один момент превращусь когда-нибудь в прекрасного лебедя. Только это будет в следующей жизни. Не пойму только, за что мне такая жизнь?»
И началась моя жизнь на выживание. Дети во всех мирах дети. Они выплескивают все, что говорят их родители. Мне приходилось убегать от их злобных нападок.
Мне оставалось только прятаться и крепко сжимать зубы от слёз, но так, чтобы эта женщина не видела моего состояния. Я понимала, как ей тяжело от мысли, что она виновата в моем уродстве, и не хотела лишний раз напоминать ей об этом.
Однажды из такого «убежища» увидела, как воин выполняет упражнение палочного боя. Он делал замахи, развороты, крутил в руках. Его упражнения натолкнуло на мысль: «У меня же трость, а если ей можно воспользоваться как палкой….»
— Научи меня, — твердо проговорила я, когда подошла к нему.
— Мала еще. Тебе ли ей махать, — рассмеялся он.
— Сама решу, махать или нет. Научи меня азам, чтобы защищаться, — упиралась я.
Мужчина удивленно посмотрел на увечное тело, подумал и согласился. Он понял по моему лицу о тяжелой жизни. Все время, пока он жил у нас — учил: как нападать, как выбрасывать палку, которая называлась тор, где необходимо применить силу, а где точный удар.