Но это была она. Однажды Норберт смотрел и говорил примерно так же, когда один из его товарищей остался на ужин и засыпал меня комплиментами. Он ни слова не сказал, пока гость был в доме, зато потом выплеснул на меня свой гнев, избил до трещины в ребре.
“Ничего этого не будет, – сказала я себе. – Я вернулась в свое прошлое и все исправлю”.
– Что случилось, Эмма? – спросил Мартин, и в его взгляде теперь была искренняя тревога. – Вы в лице изменились.
– Так… – ответила я. – Вспомнила несостоявшегося мужа. Однажды он был зол примерно так же, как вы сейчас.
Ректор вздохнул. Опустился на соседний мешок. Голоса домовых из-за двери стихли: кажется, Джеррит и Сильвер не стали дожидаться ректорского решения и удрали.
– Да, я правда разозлился, – признался Мартин, и огни над его головой начали угасать. – В академии так себя не ведут, еще никто не пробовал привораживать сотрудников.
– Не увольняйте господина Шульца, – попросила я, и огни снова начали крепнуть.
– Заступаетесь за него? – обманчиво мягким тоном осведомился Мартин. – Хотели бы сходить с ним на свидание?
Нет, это точно ревность. Осталось только понять, откуда она взялась и у Мартина, и у меня. Во мне ведь тоже все закипело, когда Анна повела его к беседке с виноградом.
Мы оба не имели никаких прав на ревность, прав друг на друга. Но ревновали.
– Вряд ли вы где-то найдете нового зельевара за два дня до учебного года, – вздохнула я. – И ведь его сослали сюда, верно? Незачем ссориться с теми, кто это сделал.
– Вы не ответили на мой вопрос, Эмма.
Голос ректора был спокойным, но за этой мягкостью чувствовалась железная рука, готовая лечь мне на горло и сжать.
– Я свободна, – ответила я. – И могу встречаться, с кем захочу. Вы ведь ходите на свидания с госпожой Шрайдер, правда? Календарно-тематическое планирование не обсуждают вечером в беседках.
– Это не то, о чем вы думаете, – произнес Мартин настолько горячо, словно искренне хотел убедить меня в том, что я не права на их счет.
– Но есть вещи, которые волнуют меня намного больше свиданий и приворотных зелий, – продолжала я. – В зеркалах приветственного зала появилось что-то вроде призрака. И он велел мне проваливать из академии. Хотелось бы узнать, кто успел меня так невзлюбить.
***
Мартин вопросительно поднял бровь.
– Призрак с угрозами? – уточнил он, и я кивнула. – Ну во-первых, я лично выбросил из зеркал всех призраков этой весной. Новые еще не успели туда проникнуть. Получается, вы кому-то не понравились в академии, Эмма.
– Стоило только приехать, и уже неприятности, – вздохнула я. – Вроде бы пока никто не жаловался на мою еду. Наоборот, брали добавку.
– Вы хорошо готовите, – похвалил Мартин, и это прозвучало, как комплимент, а не просто констатация факта. Я сдержанно улыбнулась.
– Кулинария всегда была моим любимым занятием. Отец говорил, что я напрасно трачу время, благородной девице нечего делать на кухне, когда есть служанки.
– Но вот ведь, ваши умения вам пригодились, – Мартин улыбнулся в ответ, огни над его головой погасли, и он добавил: – Впрочем, я и так взял бы вас на работу. Вы хороший человек, Эмма. Надо окружать себя как раз такими людьми.
– Госпожа Шрайбер тоже хорошая, – предположила я. – Иначе вы бы ее к себе не приблизили.
Дьявольщина! Ну вот о чем я только говорю и думаю! Зачем я постоянно вывожу Мартина на личный разговор! Ведь что-то так и подзуживает внутри, так и требует вставить шпильку в ровный тон беседы.
– Я ее не приближал, – ответил ректор, и я почувствовала, что он оправдывается. – Анне пришло время выйти замуж, она ищет достойную пару и решила, что я прекрасно подхожу для ее матримониальных планов.
– Вешается на вас.
– В каком-то смысле да.
– И вы не имеете ничего против. Иначе давно нашли бы способ развернуть настойчивую барышню в другую сторону.
Нет, я все-таки должна стукнуть себя по голове. Знаю человека несколько часов и говорю с ним настолько легко о таких вещах.
– Вы же дракон, – продолжала я. – Наверно, чувствуете в ней свою истинную пару.
Мартин сделался было серьезным, даже угрюмым, но тут рассмеялся и махнул рукой.
– Нет-нет, она не моя истинная, это совершенно точно. Я бы испытывал сейчас совсем другие чувства.
– Какие же? – поинтересовалась я. – Норберт пел соловьем, но я сейчас думаю, что он врал. Может, я и не была его истинной, а он просто сказал так, чтобы я потеряла голову от счастья. И все-все для него бы сделала.