Нериль умылась над приготовленным с вечера тазом и оделась с особым тщанием. Храм, кроме Антфурта, был единственным местом, куда она могла наряжаться. Так что обычное черное или серое платье сегодня сменило золотисто-бежевое, с рюшами вдоль груди.
В кухне крутился Рей, расплескивая холодную воду из бочки.
– А где?.. – Нериль нахмурилась, не увидев дарга.
– Я здесь.
Ник стоял за ее спиной, одетый с иголочки: бриджи из темного сукна заправлены в сапоги, белая рубашка навыпуск подпоясана кушаком, а сверху жилет и короткая куртка. Дарг держал в руках войлочную шапку, украшенную пером гагарки, а его слегка отросшие волосы были тщательно зачесаны в короткий низкий хвост.
Пусть на дворе и царствовало лето, но оно было по-северному суровым, с холодными ветрами, дующими со взморья.
Нериль удивленно вздернула брови:
– Ты идешь с нами? Мне не нужно тебя уговаривать?
Он скользнул по ней оценивающим взглядом и протянул:
– Да-а, ты же сама говорила, что не стоит привлекать внимание.
Быстро позавтракав, семейство запрягло в фургон единственную лошадку и отправилось к храму.
Там уже толпился народ. Старший жрец с бородой до пояса важно прохаживался в толпе, то благословляя детей и стариков, то принимая подношения.
За ним следовали двое младших: один с мешком, другой с медным блюдом. На блюде звенели монеты, а в мешок летели головки сыра, медовые калачи или припрятанный с осени окорок, которыми кто-то заплатил за благословение.
Нериль захватила с собой мыло из последней партии. Когда процессия приблизилась к ней, она смиренно опустила голову.
– Благословите мою семью, ваша святость, если такова воля Двуликого, – пробормотала, передавая горшочки младшему жрецу.
Подношение исчезло в глубине мешка.
– Благословляю! – пробасил старший жрец, касаясь ее лба большим пальцем. – Ты, Эрисса Жерман, хорошая прихожанка, щедрая.
Его взгляд перетек сначала на Рея, потом на Ника, к которому прижимался мальчуган.
– А вы, как я понимаю, младший брат Эриссы?
Дарг поклонился, пряча усмешку:
– Так и есть, ваша святость, – и бросил на блюдо золотую монету.
– Хм… – жрец погладил бороду. – Ну, раз так, думаю, господину Даберсону следует говорить именно с вами.
– О чем? – напряглась Нериль.
– А это вам лучше спросить у него.
Жрец коснулся лба Рейни и Ника и поплыл дальше. Нериль же недоуменно огляделась:
– Странно, не припомню, чтобы у господина Даберсона были ко мне вопросы, тем более те, которые нужно обсуждать с моим братом!
Жрец обошел толпу, высокие двустворчатые двери храма открылись, и народ рекой устремился туда.
– Госпожа Эрисса! – кто-то окликнул Нериль.
Женщина оглянулась. К ней, улыбаясь, спешила Флоранс – деревенская лавочница и главная сплетница.
Стрельнув глазками в сторону Ника, на которого уже посматривали местные кумушки, лавочница уставилась на Нериль.
– Ох, госпожа Эрисса вы очень хорошо выглядите! Признавайтесь, это ваше новое мыло? То, в которое вы добавили козье молоко?
Нериль удивленно нахмурилась:
– Госпожа Флоранс, не понимаю, о чем вы…
– Ну как же! – лавочница всплеснула руками. – Вон, даже морщинка между бровей стала меньше. Да и вообще лицо посветлело. Или это вы в Антфурте купили какой-то чудодейственный крем?
Нериль совсем растерялась, не зная, что ответить наседавшей Флоранс. А тут и другие женщины подошли, окружили. Загалдели наперебой:
– Ах, вы так посвежели, госпожа Эрисса, у вас такой изумительный цвет лица! Поделитесь секретом!
Спас Ник. Протиснулся сквозь толпу, подхватил Нериль под локоть и улыбнулся деревенским кумушкам так лучезарно, как только мог:
– Дамы, это моя вина. Я взял на себя большую часть работы по хозяйству, так что моя сестра может позволить себе больше спать. Вот и весь секрет.
Женщины недоверчиво зашумели, но дарг втолкнул Нериль в молитвенный зал и потащил за руку вдоль лавок.
Рей уже занял им место возле амвона. Увидев мать, приподнялся и помахал рукой. Через минуту Нериль и Ник упали на лавку с двух сторон от него.
Вскоре и остальные прихожане расселись. Младшие жрецы встали у символа Двуликого – большого деревянного обода, прикрепленного к трем перекрещивающимся жердинам. Этот символ означал непрерывность жизни и смерти, света и тьмы, добра и зла – всего, что сочетал в себе двуликий бог Радус. В четыре руки они толкнули обод, и колесо закрутилось. Жрецы запели гимн двуликому богу. Паства с готовностью его подхватила.