И обязательная чистота во всем: «в доме, в помыслах, в душе и теле». Строже других берегли знание о порядке сохранения, восстановления благочестия. Нельзя есть из одной чашки с мирскими. Даже в самом мягком уставе, если староверу доведется поесть из одной посуды с мирским человеком, должно отмолиться десять лестовок.
Тетка Варвара Ильинична у посвященных стариков-наставников пользовалась уважением тоже смолоду, может, потому и Игоря привечали. А может, разглядели в нем что-то важное, что по старой вере ценилось выше мирских благодатей. Игорь помалкивал, слушал, понимал мало, но понимал. Особенно внимательно присматривался к старикам, которые знали истории про скиты.
По северам и скитам прятались от злобствования властей. Сначала бежали в глухие места от никонианского произвола, затем от полицейского надзора и бесчинства, затем от всех властей по той же причине – спасались. Спасали книги и иконы. Спасали рукописные фолианты «Кормчей книги» – свода правил апостолов, соборов и святых отцов. После революции стало хуже. Страшнее других казалась Игорю охота на староверов в двадцатые – тридцатые года, недавние как будто погромы по староверским деревням вдоль глухой реки Илыч, куда староверы уходили с Верхней Печоры.
Власть теснила. Когда стало совсем тяжко, уходили в самые верховья – Нерыс луг, Зеленый луг, Вачжига, Кожим. Образовались небольшие деревеньки по 3–5 домов, вели хозяйство, молились. Когда началась коллективизация, старообрядцы, не желая вступать в колхозы, уходили еще дальше в лес. Уходили семьями, по одному. Уходили и женщины с детьми. Такие числились в «скрытниках», то есть укрывающихся от новой власти. Их искали, ловили, кого под арест и в лагеря, кому расстрел. За что? Бог ведает, что надо любой власти от потаенных людей, думающих о своей душе и верящих только в своего Бога.
Это все было вот оно, рядом. Еремеево, Скаляп, Верхняя Косья. Игорь молодым представлял, что жуткое это бесчинство творилось и с теми из стариков, кто о них рассказывал. Напрямую это не говорилось никогда, но сквозило за точностью деталей, за мелькнувшим в рассказе именем, за живыми названиями мест и рек.
– Со старшими, с родителем не раз бывал в этом скиту, оттуда отец взял книгу черную маленькую. Я сам ее видел, но в руки мне ее подержать не дали, видел и складень – очень красивый, и крест золотой. А на избушке Кузнецова и по сей день прибиты удивительные петли – самодельные, снятые со скита в Кожиме.
– Из Аньюдина ушли Бажукова Евдотья с двумя дочерьми. Младшая была маленькая. Ушли в лес, скрылись от всех. Когда на них наткнулся охотник, мать уже умерла, старшая дочь лежала в корыте – умирала, а младшая еле ползала по земляному полу. Всех их там и похоронил затем этот человек.
– На Верхней Вачжиге был скит, там один с кордона нашел деревянную соху, прислоненную к дереву, среди молодой поросли. На Лун-воже, на притоке Шежима находили лапти, висящие прямо на верхушках подроста. Верно, и здесь жили ушедшие от людей староверы.
– В ските на Кожиме были полуземлянки и избушки, сейчас все завалились.
– А вот его староверка-мать жить в миру не хотела, она пошла в лес умирать.
– Из Сарьюдина ушел с семьей Мезенцев Иван Петрович. Ушел на Косью, где основали свой скит и жили. Их долго искали в лесу. Даже самолетом искали. Через 2–3 года нашли, арестовали. Посадили.
Верно все оказалось. Кто рассказывал, тот знал по себе. Один выжил ребенком в глухой тайге, другой мальцом хоронил тела последних умерших, родителей и сестер. Выходили к жилью, спасались ради Бога корочкой хлеба, а где и шишкой, и дохлым ежом. Хуже других пришлось тем, кто вышел из тайги к кандальным баракам, на обширные лесоповалы и штрафные лагпункты. Это отдельный тяжкий разговор. Но выжили.
В этот раз из гостинцев он вез с собой кое-что из полагающегося к поминальному столу. Медников хорошо помнил обычаи поминания, принятые у них в деревне. Поминки повторные, годовые собирают так же, как и первые "горячие", которые справляют в день похорон. Обязательно надо быть на поминках в доме покойной, это по родственному обычаю. Иного старики и не поймут. Надо ли быть на богослужении, посмотрим.
В старообрядческих селах и в годовину на поминальном столе обязательно должна быть кутья из зерна с медом, оладьи, щи, лапша, каша. Кашу в деревне называли выгон: когда ставят кашу, дают понять, что конец поминок, пора и честь знать. Кашу полагается съесть до конца, «чтоб горя не было». Непременно поставят соль, суп, пирог, печиво. Ложки на поминальный стол кладут вниз донцем, а вилки класть нельзя, грех. Перед трапезой старшие женщины читают молитву. Все крестятся перед каждым блюдом: