– Дело к утру. Пойдемте-ка, я вас устрою. Есть свободная койка.
– Да, спасибо. – Голосу у Медникова сел, он откашлялся. – Спасибо. Просто с ног валюсь. А нельзя вытереть эту мазь с рук? Мне бы позвонить надо.
Еще дважды он звонил Марине, но ее мобильный не ответил.
Марина в этот время была в баре на дне рождения, как она сказала, у 24-х летнего недоросля-малолетки, звонки видела, но там говорить было неудобно, а после позабыла перезвонить.
Москва
В Москве Рыжов при каждом удобном случае забегал к Игорю в новый офис и обязательно оставлял распечатки самых интересных телефонных разговоров. Медников готовил годовой отчет по работе подопечного банка, и готовился к драке. Иногда рыжовские распечатки помогали подправить акценты в отношениях, правильно построить интонации. Игорь чувствовал себя уверенно, ощущал поддержку генерала.
И среди прочих хлопот все чаще задумывался, как быть с Мариной. Марина охладела к нему, причем он твердо знал, когда это началось: Рим, свадебная церемония. Больше всего его задевало охлаждение Марины к сексу. Попросту никакого секса больше и не было: либо девушка изобретала повод отложить любые любовные игры, либо лежала неподвижной куклой, что сводило плотские радости к бездарной супружеской механике. Медникова это не устраивало категорически – он хотел ее всю, прежнюю, горячую, жаркую.
Выходило наоборот.
– Марина, я тебя устраиваю? – на такой вопрос в лоб Медникову надо было решиться. И сформулировать таким образом, чтобы ответ не привел к необратимым результатам. По первому браку он знал, как трудно склеить разбитый вдребезги кувшин. Вдребезги разбивать он и не собирался, но ясности в своем доме он мог требовать.
– Ты меня устраиваешь. Все в порядке, не волнуйся. Здесь и сейчас ты меня устраиваешь, как никто. Пойми, я тобой дорожу и ценю тебя.
– И я тебя тоже. Ценю. – У Медникова всегда хватало выдержки и зрелости, чтоб не принимать скороспелых решений. Но и не скороспелые напрашивались сами собой.
Он почувствовал, что нужен совет. К духовнику разве съездить? Давно не был.
Наставником Игорь считал старца из московской общины староверов.
Староверами держалась исстари вся купеческая промышленная Москва. Знаменитые многодетные купеческие фамилии Мамонтовых, Бахрушиных, Морозовых, Рябушинских, Боткиных, Гучковых, Солдатенковых были староверами или имели старообрядческие корни. Староверами были Путилов, Третьяковы, Алексеев (Станиславский), Зимин, «король фарфора» Матвей Кузнецов, герой Отечественной войны 1812 года атаман Платов, многие, многие другие.
Говаривали, что торговое дело у староверов идет хорошо, потому что не пьют, старая вера не велит. Разумелось, что нажитое добро, в отличие от прочих русских купцов, не пропивают в дым, а копят и растят. Эта байка не поминает другого особенного свойства купеческой общины старообрядцев – кристальной честности во всем, и в делах тоже. Честность в промысле окупалась, и купеческие кланы староверов наживали необъятные состояния, которые даже дробленные на множество детей, оставались основой всего хозяйства державы. Митрополит Андриан писал, что к 1917 году староверы ведали половиной всех русских капиталов.
Староверческие кланы вложили горы денег в русское искусство. Третьяков создал галерею, Станиславский финансировал театр, Зимин открыл знаменитую частную оперу, Мамонтов собрал и берег свой абрамцевский кружок. Среди общин старого обряда созрела блестящая плеяда русских меценатов, которые прославили Отечество на столетия – художественные собрания Бахрушиных, Третьяковых, Мамонтовых, Боткиных, наряду с императорскими и великокняжескими коллекциями, являют основу собраний Эрмитажа, Русского музея, Пушкинского музея, Третьяковки, Исторического музея. Староверческие корни были у выдающихся русских поэтов Есенина, Клюева, Твардовского.
Другое дело, что от гонений и притеснений эта слава не спасала. Староверы поморского северного толка по мере возможностей объединялись, стараясь не дразнить власть предержащих. Объединились на Москве в Древлеправославную Поморскую Церковь. С конца восемнадцатого века общины Федосеевского согласия по сию пору держат неформальный свой центр в лице Московской Преображенской общины. Москвичам это место белее знакомо как старое Преображенское кладбище.
Медников, не имея на то никаких высоких служебных указаний, по совести и по обычаю присматривал за благополучием и успехами Преображенской общины. А забота требовалась. И в прежние, и новые времена немало было явных и тайных охотников загрести старинное имущество староверов. Злее всего охотники за недвижимостью цеплялись за территорию Преображенского рынка, который с советских времен разместился на землях поморской общины. Приходилось искать жесткие решения, чтобы отбить руки, которые тянутся к общинному наследию. Медников в этом деле играл не последнюю роль, что наставники ценили. В Преображенском Медникова уважали и за твердость руки, и за твердость духа, и за верность своим корням.