Между тем, наше красивое существо встревожилось из-за порыва ветра, бесцеремонно ворвавшегося в царские беспорядочные покои и потревожило пока безмолвного обитателя. Но королевская особа не соизволила пошевелить своим дражайшим туловищем, закрыть источник своего дискомфорта и продолжала восседать на воображаемом троне, небрежно закинув правую ногу на левое бедро.
Однако через минуту его спокойствие нарушил звук открывающейся двери квартиры. Вошла молоденькая девушка невысокого роста с кучей тяжёлых пакетов в руках. Её тонкие длинные волосы запутались, и она постоянно продолжала сдувать свою косую чёлку с высокого лба. Поставив пакеты на пол, она сняла куртку и не глядя поправила волосы. Пройдя дальше в комнату, девушка усталым взглядом посмотрела на молодого человека, сидящего в кресле, тяжело вздохнула и тихими шагами уплыла на кухню.
Они сидели в разных комнатах, с разными взглядами на этот абсолютно разный мир. Их ничто не связывало и не объединяло. Они не понимали, почему находятся в одной квартире, в одном доме и под одним небом. Его золотая рыбка уже давно уплыла, с отвращением вильнув плавником, а непосредственно в этом словосочетании его интересовало только слово «золотая». Больше ничего. Достаточно хило. Для неё же предполагалось совсем другое, однако она сама определила себе свою судьбу, а госпожа удача и прочие, не оценив её самостоятельности, подождали немножко, да и ушли прочь, махнув рукой на безнадёжную.
— Всё сидишь? — спросила девушка, входя в комнату.
— Ну, как видишь, — последовал ответ с хорошо слышимой в нём грубостью, — что ты вообще ко мне пристала?
— Я и не собиралась.
Произнеся это, она подошла к огромной книжной полке, достала объёмистую книгу (видимо, это был сборник современной стихов) и уселась на небольшой диванчик. Они оба, сидя в разных углах одной комнаты, будто всем видом показывали своё взаимное отвращение. Пауза длилась практически полчаса, ни одно слово не прозвучало за это время. Можно было уже подумать, что оба увлеклись либо чтением, либо рассматриванием неинтересного вида из окна. Однако королевская персона не выдержала первой:
— Послушай, ты сидишь уже со мной битый час. Не надоело?
— Ни капли, — парировала она.
— Могла бы ты пойти на кухню?!
— О да, конечно… Я тебе мешаю, так ведь?
— Угадала.
— Ха! Потрясающе. Я уже лишняя в собственном доме.
— Прекрати язвить!
— А то что?!
— Что?
За этим криком последовал рывок на середину комнаты. Его рука резко взметнулась вверх, он схватил проклятую корону и с яростью бросил её на пол. Удар был настолько сильным, что от короны оторвался осколок, который поранил ему щёку. Аккуратная полоска крови обезобразила белизну его гладкого лица внезапным контрастом.
На минуту в комнате повисла тишина. Воздух застыл на мечте, ожидая, куда же ему двинуться дальше, в какую сторону податься, однако пока шевельнуться не смел.
Рука раненого медленно потянулась к лицу. Без того белые пальцы побелели ещё больше. По мере приближения к окровавленной щеке рука начинала дрожать. В серо-голубых глазах были видны страх, ожидание, бешенство. Веки дергались, брови были сдвинуты, скулы напряжены.
И в этот момент рука дотронулась до пораженного места. Павший король почувствовал тёплую кровь у себя на пальцах. Рука задрожала ещё больше, когда он посмотрел на них, запачканных в тёмно-красной жидкости. Он боялся крови. Она раздражала его. Для него было немыслимым осознание того, что он потерпел поражение. Его прекрасное лицо было обезображено. После глубокой раны, как на лице, так и в душе останется шрам, слишком отвратительный, слишком заметный и выделяющийся. И стоит только дотронуться до него, как он тут же начнёт болеть…