— Это ж вы «делаете» стеклозавод? — допытывается у меня Миха.
— Банк г-на Шлиха финансирует проект, — спешит разъяснить чиновник. Мол, г-н Шлих — свой перец, перед ним я могу не ломаться и не шифроваться.
— Мгм, — отвечаю тогда.
Твою мать, как тесен мир. А банкам, как всегда, положены совсем другие плюшки.
— Фрау Херрманн, вы же получили от меня всю документацию?
«Сволочь» — «думаю» чиновнику, одаривая его улыбкой комнатной температуры. «Не будь со мной рядом этого банкира, моего недо-родственника, хрен бы ты так распевал».
— Даже если и не всю… — легонько дотрагиваюсь до своей «тележки», — если завтра объявят новый локдаун, будет чем заняться.
— Только не это, — посмеиваются оба, заметно ежась.
Миха изображает на своем лице живейшую готовность подсобить хоть чем угодно и даже, если надо, лично сгонять в архив за добавочной макулатурой. Я не намерена принимать от него помощи, одеколон одеколоном, но… да ладно — пусть дергается, если это держит его в тонусе.
Не хочу больше тут задерживаться. Формулирую это, как нежелание задерживать Миху, но он увязывается за мной — предлагает помочь с тележкой. Ощущаю, что устала и что, если приму его предложение, затрачу меньше энергии, чем, если откажусь. Кроме того, мне не хочется отказываться.
Миха сажает меня не на такси, а к себе в машину, и мы довольно быстро выбираемся из Фридрихсхайна. Автодорогу я отсюда, правда, знаю плохо, да и район узнаю не сразу. Шарю глазами в ожидании того, что сейчас уткнусь взглядом в Стену, вернее, в Истсайдскую Галерею. Что Истсайдская совсем не по пути, до меня доходит только, когда мы мимо мемориала жертвам Холокоста выезжаем на мерзлый и унылый бульвар.
На Унтер-ден-Линден дворцов сейчас больше, чем людей — или все боятся коронавируса, или тупо работают.
— Как ты? — вырывает меня из раздумья Миха.
Не успеваю ответить — по Унтер-ден-Линден он едет не на Бранденбургские ворота, а потом — на Тиргартен-Зоосад, а сворачивает направо, на Карла Либкнехта.
— Мих, мне ж отвезти документацию надо.
— Не домой разве.
Его вопрос лишен вопросительности, поэтому и я не отвечаю. С какой-то сонливой леностью подмечаю, что он прав — домой всю эту макулатуру везти кажется вдруг куда логичнее. Да мне туда сейчас и больше хочется.
Едем и болтаем о чем попало. Под его участливые комментарии рассказываю, что все-таки переболела пару недель назад. Не назовешь эту болтовню привычной, но и удивительной тоже не назовешь.
Его Лексус — штука самостоятельная, но Миха зачем-то лезет нажать на какую-то кнопку на контрольной панели. С этой панели рука его прямиком, но без излишней торопливости ложится на мою руку и устраивается на ней, как будто там ей место.
Я словно не замечаю. Откидываюсь назад и про между прочим убираю пряди волос, упавшие на грудь. Вижу, что на «них» смотрит и Миха и тепло им улыбается. Подержавшись своей рукой на моей, Миха все с той же теплой улыбкой соскальзывает ею ко мне на коленку. Я и тут решаю не препятствовать и прикрываю глаза. Моему телу становится тепло и приятно. Пожалуй, это первый позитив за весь день.
Под наплывом этого ощущения позволяю Михе докатить мой кейс до лифта, а в лифте, справившись у меня, нажать «четверку».
Мне кажется, я созрела: готова показать Михе квартиру, в которой обитаю уже почти год.
— Беспорядок, — говорю ему, кажется.
— Нет вроде, — кажется, говорит он.
Но Миха не квартиру мою смотреть пришел. Сказать по правде, я и сама не за этим его сюда привела. Показ квартиры окончательно и бесповоротно замирает где-то в районе комода в гостиной, где оказывается ненужным — его ставят на стенд-бай.
Когда начинаем целоваться, сначала неторопливо, потом — неистово, Миха первым издает глухой, мучительный стон, как если бы наконец-то снова вкусил знакомого, любимого лакомства, пропавшего на годы.
***
— Кати… о, Кати…
Я должна была думать, полагаю. Я разумный человек и думать я умею.
К примеру, вот что я могла бы подумать:
«Ты просто похотливая сучка. Совсем стыд потеряла. И гордость. Всем даешь. Всем. Даже Михе».
Или:
«Не уподобляйся ему — с другими пусть от своей узаконенной гуляет».
Или же:
«Одумайся, это просто туалетная вода его. Других подпаивают, таблетками подкармливают, а он тебе нос этим запудрил, оно и сбило с толку, напомнило былое. Это как чесотка: если не трогать — пройдет. Не трогай».