Папки с моей диссертацией тоже перекочевали в кухню - и, право, обнаружилось даже некоторое удобство, что можно, не отрываясь от работы, заваривать себе кофе. Вообще, мы отлично устроились, и к тому же оказалось, что мы, не сговариваясь, тоже не оставляли квартиру без присмотра. В мои библиотечные дни старики могли побыть дома, и мама готовила обед, а в остальные - они уходили на долгие свои прогулки - включавшие в себя, естественно, стояние в очередях, - и я мог поработать над моими тамильскими преданиями. Однако ж поработать - это сильно сказано, вы не знаете, что такое наша квартира. Когда-то нам очень нравилось, что наш кооператив самый дешевый в Москве, теперь эта наша "пониженная звукоизоляция" мне выходила боком. Из любой точки нашей квартиры слышен неумолимый ход времени, отбиваемый папиными часами, - о, вы не знаете, что такое папины часы! У него их накопилось штук тридцать: луковицы, каретные будильники, нагрудные - в виде лорнета - и даже знаменитый, воспетый Пушкиным, "недремлющий Брегет", ходики с кукушкой и ходики с кошкой, у которой туда-сюда бегают глаза; часы, которые держит над головою голенькая эфиопка, и часы, на которые облокотились полуодетые Амур и Психея; часы корабельные - с красными секторами молчания - и часы, охраняемые бульдогом. Кое-что досталось папе в наследство, остальное он прикупал, когда еще прилично зарабатывал в своем конструкторском бюро, а в последние годы, на пенсии, он собирал уже просто рухлядь, которую выбрасывали или продавали за символический рубль, и возился с нею месяцами, покуда не возвращал к жизни. Все это богатство каждые полчаса о себе напоминало боем, звяканьем, дзиньканьем, блямканьем и урчанием - притом не одновременно, а в замысловатой очередности. Один Бог знал, которые из них поближе к истинному времени, - его все равно узнавали по телефону, - да папа к точности и не стремился; наоборот, соревнование в скорости тоже составляло для него очарование хобби, и по этой причине останавливать их не позволялось. Мы с мамой давно притерпелись ко всей этой папиной музыке, даже перестали замечать, просто в последние дни слух у меня обострился - от звуков иных, непривычных.
- Валера! - слышался Колин металлический баритон. Против обещания, телефон они надолго забирали к себе - как они объясняли, "чтоб вам же не мешать". - Спишь там? А бельгиец-то - прошел... Какой, какой. Иван Леонидович, Жан-Луи.
- С Ивоннкой, - подсказывала моя десантница.
- Точно, с супругой. Уже десять минут как прошли, а ты не сообщаешь... "Не успел", пивко небось глотал... Где машину оставили?.. Дверцы хорошо заперли, стекла подняли? А то ведь на нас потом скажут... На сиденье ничего не лежит?.. Кукла? Ну, это детишкам своим. Прямо, значит, из своего валютного... Это и мы заметили, что с пакетом. Поглядим, с чем выйдут. Ну, иди, глотай свое пивко, только о работе не забывай.
Ненадолго воцарялась там тишина, но мне уже было не до моей бедной диссертации. Мне слышались - или чудились - кошачье мурлыканье, смешки, шлепки по телу, в общем, подозрительная возня. В эти минуты - кто сказал бы мне? - стояла ли она у окна? Сидела ли в кресле? Или, быть может, лежала на моем диванчике? Я чувствовал себя спокойнее, когда они включали мой магнитофон, и Коля с воодушевлением подхватывал:
Ах, ничего, что всегда, как известно,
Наша судьба - то гульба, то пальба.
Не обращайте вниманья, маэстро,
Не убирррайте ладони со лба!..
- Поставь лучше Высоцкого, - просила дама капризно и томно. - Ты же знаешь, я Высоцкого люблю неимоверно!
- Много ты понимаешь! Булат же на порядок выше.
- Не знаю. Я и Булата люблю, но по-своему. - Голос моей неотразимой таил загадку, терзавшую мое сердце ревностью к обоим бардам. - А Высоцкий это моя слабость.
- И как ты его любишь? - спрашивал Коля игриво.
- Я даже не могу объяснить. Дело не в словах и не в музыке. Просто он весь меня трогает сексуально.
-- Но-но, я па-прашу не выражаться! - Колин голос певуче взвивался и тотчас, без перехода, исторгался низким рокотом:
Моцарт отечество не выбирррает,
Просто, игррает всю жизнь напррролет!
- Погоди, Моцарт, - в голосе ее слышалась насмешка, но почти любовная. - Моцарт мой милый, ты про общественные поручения не забыл?
- Когда Коля чего забывал? Просят - всегда сделаю. Но только после обеда. Сегодня у нас кто первый по плану? Дочкин просил "Железную леди" побеспокоить. Но она просит - до двух ей не звонить. Работает, третий том про Ахматову пишет. Не могу даме навстречу не пойти.
С двенадцати до двух они по очереди удалялись обедать - наверно, в хорошее место, поскольку успевали там же и отовариться; по приходе он сообщал ей: "В заказах икра сегодня красненькая, четыре банки взял..." Или она ему: "Сегодня ветчина югославская, ты б тоже взял, твоя Нина мне спасибо скажет".
После обеда следовал звонок от Валеры - о замеченных изменениях, затем Коля-Моцарт - как я его мысленно прозвал, вслед за моей дамой, - приступал к общественным поручениям.
- Але, можно Лидию Корнеевну?.. Ваш почитатель звонит. Обижаетесь на нас, что мы вам конверты перепутали? Но письма-то - дошли. Не ошибается тот, кто ничего не делает... Как это так - не делать? Ничего не делать мы не можем. Мы же вам жить пока не мешаем. Воздухом дышите? Дачку еще пока не отобрали?
Там, видимо, клали трубку, но Коля не обижался, говорил озабоченно, с теплотою:
- Голос у ней сегодня чего-то усталый. Спит плохо, мысли невеселые. Да, ей много пережить пришлось...
- А всей стране - легче было? - возражала дама.
- За всю страну болеть - это Колиной головы не хватит. Сейчас она у меня за Наталью Евгеньевну болит... Але, можно Наталью Евгеньевну?.. Кто говорит? Академик Сахаров говорит. Ну, кто ж тебе, Натуля, еще звонить может? Большому кораблю - большое плаванье... Чего звоню? Удивлен я, Натуля, безобразным поведением твоего сожителя... А надолго ли он тебе муж? Я так думаю - ненадолго. Ты уже могла убедиться на примере некоторых твоих друзей, что за подобные штучки, что он вытворяет, судьба наказывает очень жестоко. Смотри, не образумишь своего красавца - будем вместе скорбеть о безвременной потере кормильца... Але, куда ты там делась? Телефон небось бегала замерять? Давай замеряй. Делать тебе не хрена, Натуля, лучше бы рубашки мужу погладила, а то в мятой ходит, нехорошо, Натуля...
Видно, и Натуля швыряла трубку, и Коля это объяснял с той же заботливой теплотою:
- Нервничать стала. Даже заикается. Хорошо бы им в Сочи съездить. Ведь восемь лет не отдыхали!
У дамы на этот счет было свое мнение: