Пришел домой. Сразу сапоги вымыл: грязь, глина, осока на них.
Заглянул в сарай: как там Лыков? Спит. Перетащили его в избу: вроде бы как вместе всю ночь за столом и проспали.
Очнулся он к утру. Голову трет, стонет.
«Что это со мной?» — спрашивает.
«Что? — говорю. — Всю ночь тут с тобой пили. Разве не помнишь?»
«Не помню, — говорит. — Лишнего чего не болтал тут?»
«Что и болтал, так не скажу. Да чего спьяну не сболтнешь».
Шатает его, за стенку держится. Ставлю бутылку, но без волчьего лыка.
«У самого, — говорю, — голова гудит. Давай опохмелимся».
Сел он, глотнул чуть из стакана и спрашивает:
«А что я болтал тут?»
Решил я припугнуть, чтоб потише был.
«Да будто ты с партизанами связан», — говорю.
За сердце схватился.
«А кто еще тут был? Слышал еще кто?»
«Нет, — говорю, — никого не было».
«Что наговорил на себя спьяну! Это же петля. Молчи, Федор Максимович», — так он первый раз назвал меня. Вот как, сразу и вежливость пришла.
«Сам где спьяну не сболтни, — говорю ему. — А то и меня поволокут: вместе пили. Ты уж лучше у меня пей. А то язык у тебя, у пьяного, нехороший».
Шаги на крыльце послышались. Двое полицаев вошли.
«Парфен Петрович, а тебя ищут. Тревога!»
«Какая тревога?»
Они и сказали: три деревни — наша, Покровка и хутор на той стороне в обкладе — агента ищут.
«Вчера на погреб налет произвел. Девять человек бежало. Он здесь, говорят, где-то: след указывает. Искать будут».
Неужели на мой след напали?
«В случае чего, — думаю, — Лыков скажет, что ночью вместе были».
Днем немцы приехали на машине. Один в гражданском был. По избам ходил, на чердаки лазил, допрашивал.
Зашел и ко мне. Лицо рябоватое, нос широкий, словно раздавлен в середине.
Остановился передо мной и глядит. Глаза у него круглые, не мигают, страшные глаза. Вот-вот скажет: «Это он!»
Дрогнул я, пол качнуло под ногами, и слышу голос:
«Почему сапоги вымыты?»
Заметил, сразу заметил. Простой вопрос, а ответь-ка: не мыл сапоги, а видно, что вымыты, значит, что-то скрыть хочешь, врешь. Почему врешь? А скажешь — грязные были. Где ты их загрязнил?.. Вот на каком пустяке дрогнуть и пропасть можно.
«Запылились», — говорю.
Глянул он под лавку, а там посуда разная с самогоном.
«На проверку тебя возьмем, слышишь? За выход из избы — расстрел», — говорит.
Ушел, и солдаты ушли. Варя глядит на меня и осторожно так глазами на занавеску показала. Занавеска была между печью и стенкой. Понял я, кто-то стоит там: ждет, про что говорить будем.
Завалился я на постель. Варя ко мне подсела.
«Этот, — говорю, — найдет. У этого не сорвется. Когда все кончится? Не жизнь — тягота какая-то».
«Тягота и есть, — Варя говорит. — А жить надо».
Чую, ушел.
Как надо быть осторожным! Не предупреди Варя, глазами не покажи на занавеску, я что-нибудь и сболтнул бы. Тут и конец! Надо же, что придумали, — незаметно оставили гада за занавеской.
Тот, в штатском, больше не приходил. Уехал в другую деревню.
Дожить бы до темна. Убежать с Варей. Но как убежишь? Немцы и полицаи охраняли выходы из деревни.
Часть поля правее нашей избы, за огородами, показалось мне, была открытой, не охранялась. В темноте с осторожностью вполне можно проползти. Стал наблюдать через щель, которую проделал в соломенной крыше.
Обратил внимание на две елки. Под ними можжевеловые кусты. Вот бы где и проскользнуть.
Спастись, пока свободен. Сейчас в моих руках моя жизнь. Сумею ли? Может, последний час. На избу пал сумрак, и закатный луч солнца угасал, золотятся, мелькают пылинки. Подставил я ладони под луч, в пригоршни потекло тепло.
Вот жизнь, а без воли — как и не жизнь.
Тот в штатском еще не приезжал. Солнце за лес садилось, близко, прямо в вершинах сосен горело, как растопленная печь.
Я опять посмотрел туда, где елки. В можжевельнике что-то блеснуло. Воздух по низу уже затемнился. Вижу, еще раз блеснул огонек и погас. Там кто-то был.
Не ловушка ли?
А вечером прошел слух, будто агент в нашей деревне, что тот, в штатском, Рябой уже распорядился готовить виселицу… С ума сойти!
Надо бежать, бежать. Тут уж конец, а в поле еще какая-то надежда.
«А может, страхом выгнать хотят. Не вытерпит, мол, и сам побежит, как разглядит, что бежать есть куда. Нарочно и выход оставили: ловушка, капкан».
Но это только догадки. Если бы все знать наверняка!
Мы с Федором Максимовичем прошли по мосту над оврагом, в глубине гремел ручей.
Кругом березы, стволы их светились, и воздух от их свечения был прозрачен, тих.