— Да ну! — удивился Аверьяныч. — Нездешние, знать, какие-то.
Аверьяныч расположился покурить, присев у стены на пень, который выкорчевал и отделал Арсений: очистил от коры, протер наждачной бумагой и пемзой, так что обнажились телесно-загорелого цвета слои с прожилками, черные озерки и наплывы с вишнево-красными крапинами. Любил Арсений по вечерам посидеть на этом пне, любуясь гаснущими далями в красках заката, которые никогда не повторялись, были всегда разные, и один закат он как-то сравнил с красной смородиной. Это понравилось Настеньке.
— Летось в Поляновку один городской тоже косить приезжал, — набивая махоркой трубку, заговорил Аверьяныч. — Весь свой отпуск косил. «Для здоровья, — говорит, — кислороду, — говорит, — несравнимо больше перегоняется, чем так сидеть». — «А зачем тебе, — спрашиваю, — перегонять его: самогон, что ли, какой получается?» — «Наоборот, — говорит, — всякий вред из организма улетучивается». Тут я и косу свою отложил, чтобы вред из меня не улетучился, а подольше бы вредничал за мои деньги со своей посудой.
Арсений просматривал газету.
— Что новенького? — спросил Аверьяныч.
— Все старенькое, опять испытания этих бомб.
— Прилаживаются, значит, как лучше человека распороть.
— Вот именно!
Настенька поставила на стол сахар и чашки.
— Скоро самовар будет готов. Зашумел.
— Сосенки наши, Арсений Николаевич, взялись. Глядел сегодня, — сказал Аверьяныч. — Поглядел и подумал: а леса-то мы не увидим! Ваня увидит, и дети его увидят. Шуметь будет над ними, а мы уже перегноем станем: из земли — в корни, из корней — в листья — и на воздух, на ветер. Пылинкой бы какой или росинкой пристать к какому-нибудь окошку и наблюдать, что за люди?
— Так кто-то, поди, и до нас думал: что за люди будут? Вот мы и пришли на ответ. Что мы за люди? Это главное, а не то, какими они будут. Мы должны быть людьми. Работать надо, чтоб разогнувшись и оглядевшись вдруг, сказал бы каждый: «Как чисто и красиво, что я сделал, что все сделали!»
В дверях стоял Прокопий Иванович, прислушивался.
— Извиняюсь, за газеткой пришел, да вот приладиться к разговору хотел: как косили?
— Хорошо, — ответил Арсений.
— Слава богу, погодка стоит. Но дождичек намечается, даже гроза: тучи наволакивает, если стороной не обойдут.
Настенька поставила на стол самовар. Разлила чай в чашки. Поглядела на Прокопия Ивановича и ему налила.
— Благодарствую, — проговорил он с улыбкой и подсел к столу. — Случайно слышал словцо нового веяния. Могу вам возразить?
— Конечно, — сказал Арсений.
— Надежды мало, что так скажут, как вы сказали.
— Почему?
— Один сделает и вскрикнет от радости, а другой подергает да за свой забор потащит, а там себе и воскликнет: «Как чисто и красиво, что я себе сделал! А что за забором — мне наплевать. Наплевать на тех, кто с краюшкой черствого хлеба остался и с камнем каторжным».
Аверьяныч подул на чай в блюдечке.
— А и смел ты стал!
— Дозволена теперь смелость. Газетки бы читал — знал. А то все ярлыки на посудах читаешь.
— По горькой это я привычке. Не дочитал до конца, решил сначала все повторить, а то интереса не будет с преждевременно известным концом.
— А тому, кто с каторжным камнем, радость к родному порогу прийти, — сказала Настенька.
Прокопий Иванович живо повернулся к ней.
— А как и порога нет у него, как над мертвым, над ним закрыто все?
Настенька растерянно оглядела стол:
— Что я забыла? Ложечки…
— Я принесу, — сказал Арсений.
Он поднялся и принес ложечки.
Прокопий Иванович грудью прижался к столу, чтоб быть поближе к Настеньке. Глаза его расширились.
— Воскресни Поярков вдруг!..
— Ишь ты, раскипятился! — перебил его Аверьяныч. — Самовару это простительно, потому что вместо головы у него — конфорка медная.
— Потом, может, и узнаете, почему раскипятился… Воскресни Поярков вдруг, а порога-то и нет, закрыт для него порог. А герой! За одну схватку с начальником полиции — герой. У них насмерть с ним схватка вышла. Начальник полиции не просто хотел, чтоб Пояркова убили, он себя спасти хотел, дрожал, потому как знал: не простит ему расстрела Поярков, и в предчувствии мести портсигар подложил. Затерялась могилка, а с нею и смерть Пояркову запоздала, а только успел Поярков отомстить. Так почему же нет его тут? Где он? Может, скрылся за смертью-то и плюнул на все.
— Что я еще забыла? — проговорила Настенька и посмотрела на Прокопия Ивановича. — Я забыла, что вас здесь не должно быть.
Прокопий Иванович встал.