— Так, пожалуй, еще никто не встречал Новый год.
— Это и хорошо, — сказала Таина. — А где же ваши новорожденные слова? Их разберут, смотрите опоздаете!
Я близко видел ее глаза. В них теплилась подтененная синева, затихла, ждала на морозном ветру.
— Я просто влюбился в вас, — сказал я.
Она дотронулась до моей руки.
— А теперь нам спешить некуда.
Часа в два ночи мы вышли с Костей на кухню покурить.
— Ты ей понравился, — сказал он. — Она это Ольге сказала. Но что еще за молодой человек в машине? Ты видел его?
— Она о нем говорила?
— Да. Не умеем, друг ты мой, погордиться перед девушкой хотя бы. А погордиться есть чем. Через все прошли. Помнишь, как Днепр переплывали? Вода вздымалась от бомб. Помнишь? На берег выползли, а в поле горящие люди бегут.
Вошли Ольга с Таиной приготовить чай.
Глаза Таины с синевой, такой яркой, что сияние было вокруг глаз.
«Неужели я буду встречаться с ней?» Я не верил, что это может быть.
— О чем тут секретничаете? — спросила она.
— Так, вспоминаем, — ответил Костя. — Как мы с ним в разведке были. Видим, машина стоит. Два офицера купаются. Мы их, голеньких, взяли…
Ольга понесла к столу большой, с лазоревыми цветами чайник, а Таина — торт.
— Идемте чай пить!
— Даже не дослушали, — проговорил Костя. — Пусть они чай пьют, а мы — вино. К чертям чай! — крикнул он.
Я слышал, как Ольга сказала Таине:
— Он всегда злой, когда выпьет.
Костя вошел в комнату.
— Нет, мне обидно, когда какой-нибудь юнец в метро сидит, вытянув ноги, а рядом старая мать стоит.
— Вот он такой горячий, — сказала про мужа Ольга. — Раз в метро швырнул какого-то хама. Повели нас в милицию. «Это сволочь!» — кричал тот на Костю. И я не вытерпела. У Кости столько ран.
— Мы с Федором за месяц до взятия Кишинева там были в разведке, ходили по базару, давили в руках орехи и смотрели. Нам надо было смотреть. Тут нас взять попытался патруль. Представляете — комендатура. Мы бросились за возы с бочками и скрылись. Искали нас весь день. А мы стояли под сортирной дырой по глотку в червях…
Вот как нам доставались эти огоньки на елке, эта ночь, тишина на улице, по которой я хожу на работу, и надо уважать… Выпьем за наших ребят!
Тогда-то и разговорились, заспорили.
— Есть ничтожества и среди нашего поколения, — сказала Ольга.
— Я говорю об уважении человека к себе и гордости, что ты человек. Без этого хамство начинается, — разгорячился Костя. — Ненавижу искривленную тварь любого возраста, с чином и без чина… Я был, не помню, на какой-то иностранной выставке. Живопись. Была там такая картина — женский живот и огромные глаза на нем. И некоторые восхищались, спорили, защищали: тут мысль, символ, новое искусство! Какая же мысль, что женщина глядит на мир животом, тут и ее глаза, и любовь, и мечты, и все ее радости тут. Стоят перед этим уродством спиною к нашей милой березке среди великой земли. А земля эта кормит нас, молоком поит: вот я какая, родимая тебе! А где поклон? Поклон потеряли. Прежде русский человек, когда возвращался после долгих странствий или с битвы, берег земли своей целовал. А теперь идет герой в какой-нибудь кинокартине, подходит к селу и сразу на скотный двор глядит: эко диво! Такое же уродство — живот, а не душа. Рожь под синим небом с облаками — это я понимаю. Понимаю глаза, в которых словно бы сама жизнь мерцает. Глянешь в эти глаза — вдруг и скажешь: «Я просто влюбился в вас».
— Мои слова: «Я просто влюбился в вас». Я их Таине сказал.
— Ольга, ты выдала меня?.. Простите, — сказала мне Таина. — Я от радости, мне так радостно было от ваших слов.
Свет блескуче потек перед моими глазами.
— А я просто хотела чуть-чуть прибавить вам счастья. Похоже, мне удалось, — сказала Ольга. У нее было румяное лицо, темные глаза и гладкие черные волосы, свитые в косу.
— А мы пьяны, ей-богу! — вдруг весело удивился Костя.
Я сидел напротив Таины.
«Я встретил. Я столько лет ждал тебя. Я знал, что ты есть, и ждал. Не найдешь, нигде не найдешь еще такие глаза».
Она опустила их и снова посмотрела на меня.
«Но я рядом. Зачем искать?» — как бы сказала она.
«А если вдруг потеряю?»
Она потянулась ко мне с бокалом, на дне которого горел кусок золотого огня.
Я проснулся и почувствовал, что ее нет. Ушла. Значит, не хотела, чтоб я провожал ее.
— Она просила позвонить, — сказала Ольга, убиравшая со стола посуду и рюмки.
Голос в трубке был чистый, совсем юный.
— Если у тебя есть время и желание, приходи на Калужскую к метро.