— Становится жарко, — сказала Таина, снимая свою шубку с нагретым запахом духов.
Я помогаю ей снять туфли. Она моя жена. Тру пальцы на ее руках.
Жара, а пальцы — как лед.
У нас небольшая комната, которая осталась мне от отца и матери. Их уже нет. Ждали внуков, а я все учился, а потом долго ездил по стране — почти десять лет кочевал с буровыми вышками и снова учился, чтоб стать инженером.
Теперь я работаю в Москве, но рюкзак мой не лежит без дела: такая работа, что надо ездить по буровым, и в тайгу, и в степь.
Я помню, как бурили мы под плотину Волжской ГЭС. Песок, полынь, колючки, хутор Лебяжья поляна, ночевки у буровых возле костров на ветру. Мы мало спали. Бурили и бурили, чтоб успеть к сроку. Теперь там все под водой, стоит плотина электростанции, от которой жальце огня горит в моей лампе на столе.
Даже теперь, когда я женат, моим родителям пришлось бы снова ждать: Таина еще училась.
Родители ее — врачи, жили и работали в районном городке за Вязьмой. Мы ждали лета, чтоб поехать к ним.
Но вот что случилось.
Был конец мая. Вечером мне позвонил Костя:
— Зашел бы ко мне. Не завтра, а сейчас. Так надо.
И я поехал к нему. Он был один.
— Болею, простыл, хрипы в груди. Захрипели мехи, которыми огонь жизни разжигаем. Простыл от сквозняка из форточки. До чего изнежились!
Он сел на диван со смятой подушкой.
— Или война свой итог подводит? Да рановато как будто. А представь: дедами уже могли быть. Женились бы в девятнадцать — сыну или дочери сейчас было бы двадцать. Глядишь, и заулыбался бы внук. А то все в молодых ходим… Как у тебя дела? Вот что, тут дня три назад заходил один человек. Меня дома не было. Была Ольга. Он сказал ей, что в Новый год искал с Таиной наш дом. «Я запомнил адрес, вы знаете ее. Но я не знаю, где она? Мне нужно сказать ей очень важное». Ольга, ей-богу глупая баба, дала ваш телефон. Я говорю: «Зачем всяким хлюстам давать телефон». — «Он совсем не хлюст. А потом, как я могла не дать ему телефон, раз ему нужно сказать что-то важное». Помнишь, Таина говорила о каком-то молодом человеке, который подвез ее. Так это он!
Тут я вспомнил, что вчера было несколько телефонных звонков. Я снимал трубку, но никто не отвечал.
«Если это он, то он хочет, чтоб я не знал. Ему нужна она, он ей что-то хочет сказать».
— Чепуха! — сказал я.
Костя запил водой какой-то порошок.
— Чепуха! Не чепуха, раз не забыл.
— Она теперь моя жена.
— В жизни все случается. А чтоб не случилось, для профилактики пульни-ка его по телефону как следует. Всякое хамство надо на дальних подступах встречать.
— Таина сама скажет.
— Ладно, — сказал Костя, — считай это за бред. У меня тридцать восемь, совсем не сплю. Мне Таина говорила по телефону, что летом вы собираетесь поехать к ее родителям. Там река — это хорошо.
— Поехали вместе, компанией, — предложил я.
— Не отказался бы посидеть возле реки. Устал, работаю и дома. Темпы! Все идет на больших скоростях, дни мелькают, как на карусели. То ли прежде! Сел человек в повозку и едет день, другой, неделю, месяц. Все романы перечитает, все разглядит, даже картошку, которую колесом переехал. А я на самолете три раза пересекал страну и ничего не видел, кроме облаков и зеленых пятен на земле. А в этих пятнах — жизнь, люди, поля, стройки, глаза, которые видели то, что ты не видел, сердца, переполненные трагедиями и счастьем. Как все интересно! Я бы поехал с вами, хоть в речку окунулся бы под какой-нибудь ветлой возле осоки. А над осокой стрекозы звенят. Есть голубые стрекозы и изумрудные. Красота!
Лицо Кости побледнело. Он слабо улыбнулся и лег, неподвижно уставился в потолок. На шее билась тонкая кожа шрама.
— Человек должен уважать человеческую жизнь. Без этого не будет порядка, — сказал Костя.
На другой день утром раздался звонок. Я подошел к телефону. В трубке кто-то дышал, притаившись.
— Кто это? — спросил я.
Ответа не последовало, только слышно дыхание: похоже было, как что-то шершавое ползло, останавливалось и снова ползло с шорохом.
А вечером — опять звонок. Подошла Таина. Она с минуту молча держала трубку, потом сказала:
— Хорошо.
— Кто звонил? — спросил я.
— Невероятно! Тот человек, который подвез меня в Новый год. Он хочет что-то сказать мне.
Глаза ее влажно засинились, а голос был взволнованным.
— И ты пойдешь?
— Да.
Она долго и тщательно одевалась, надела голубую кофточку, в которой она была тонкой и красивой, какой-то особенно юной.