Я не из трусливых. Но кто-то вошел и затих… Я иду в темноту прихожей, зажигаю свет… Таина!
— Федя! Ты разве дома? — испугалась и удивилась она.
Загорела, глаза с жаром южного солнца. Она обняла меня, от нее пахло ветром и морем.
— Я думала, ты в деревне. Ты там был?
— Да. Был.
— И заскучал без меня? Я так и знала. А на море было так хорошо. Я жалею, что не дождалась тебя, поехали бы вместе.
Все бы, кажется, стерпел, но не ложь. Она могла бы прижиться, эта ложь, если бы я не знал всей правды.
Ложь и предательство одной тенью себя берегут. Да я-то теперь видел, как предательство выдавало ложь.
Неужели я ее любил? Нет, теперь это другая, какая-то чужая женщина, даже глаза ее были другие: она не смотрела на меня, уходила от моих глаз; скорбны и губы — нет веселых, сияющих ямочек в уголках.
Эта встреча мучила и ее тем, что надо было лгать и прятаться. Она посмотрела на меня, так посмотрела, что все как будто и сказала глазами, а я и сам это знал. Лучше уйти, все равно куда, но надо уйти. Я стал одеваться.
— Ты куда?
Она не остановила меня. Я уже спускался по лестнице. Еще можно было позвать меня. По стене метнулась ее тень. Сейчас позовет, что-то скажет. Раскаяние иногда возвращает радость.
Она (я это чувствовал) глядела мне в спину. Неужели поняла, догадалась, что ложь ее опоздала? Она не закрывала дверь, стояла перед пустынной лестницей.
Я ходил по улицам. Город спал, было свежо, на цветах и деревьях роса. В промытом влагою воздухе ясны были редкие огни — звездочки портальных кранов, выплывали из тьмы мокрые изумрудины огоньков такси.
Остановил машину. Еду к Косте. Они уже вернулись из деревни.
Костя открыл мне дверь, босой, в трусах и в майке.
— Что с тобой? — спросил он, быстро ощупал мои руки и плечи.
— Таина приехала.
Мы прошли с ним на кухню, закурили. Я в эти дни много курил: травил никотином тоску на сердце.
— Есть будешь? — сказал Костя. — Каша гречневая. Сейчас разогрею.
— Не надо.
Вошла Ольга в халате, защурилась от света. Как спокойно переброшена на грудь ее коса.
— Ты ушел из дома?
От себя бы уйти!
— Вы уж простите меня, что я побеспокоил вас.
— Побудешь пока у нас, а там видно будет… Все-таки можно что-то сделать, — произнес Костя.
— Жизнь не переспоришь, — сказал я.
— Я позвоню ей.
Ольга пошла было к телефону. Я остановил ее.
— Не надо.
— Звонить ей не надо, — проговорил Костя. — Она знает, где искать, и сама позвонила бы. Значит, не хочет.
Мне постелили на диване. Я лег. На подвеске люстры капелькой пролилась звезда… Здесь мы встречали Новый год. Сколько радостных надежд было! Нет, в жизни никогда не знаешь, что будет. Судьба, с которой расстаемся, так и не разгадав ее.
— Тут ничего и поделать нельзя, — сказал Костя. — В таких случаях самый храбрый, умный и сильный человек бывает бессилен.
— Она любит тебя. — Голос Ольги тихий, ласковый. — Любит. Если бы не любила, сказала бы все сразу. Значит, жалеет, не все ей равно: не так-то просто от сердца тебя оторвать. Так бывает, что сделают больно, а потом еще сильней любят.
— Спи, Федор… И реки входят в свои берега, и утихают грозы.
«И утихают грозы…» — эти слова повторил я: демоническое величие ушедших гроз как бы встало передо мной — и они прошли и утихли. Утихнет и моя суета.
А утром на улице Костя сказал мне:
— Он летчик, а я по работе связан с этим миром. Я разузнаю о нем.
Вечером Костя зашел ко мне. Таины не было дома: я не знал, где она. Брошен чемодан, с которым она вернулась с моря. Брошен дом. Было же хорошее между нами, и обидно, что хорошее исчезло. Оставались предметы, но и они были одиноки в этой тревожно притихшей комнате. Что-то должно еще быть, что-то должно случиться.
— Я был у него, — сказал Костя, расхаживая из угла в угол.
— Зачем? Не надо было этого делать.
— Надо, хотя бы для того, чтоб напомнить, что и ты человек. А то забыли. Все можно. Нет! Это такие колебания, на которые человек не рассчитан. Ты сядь, выслушай меня.
Я сел в угол: тут было спокойнее.
«Костя был у него. Разговорами тут не возьмешь. Тут нужна прополка, очень осторожная, чтоб не погубить ростки надежды», — и вдруг я подумал, что рано все рвать: вдруг Таина ошиблась, вдруг случайность сбила ее.
— Ты слушаешь меня?
Костя тронул меня за плечо. Что слушать? Было бы что хорошее — сразу и сказал бы, а то возбужден, мечется по комнате.
— Пришел я к нему, — заговорил Костя. — Сразу после работы и поехал.