— Вот и сбился. Маленькая незабудка, а все сбила. У меня, скажу, дело самое для меня дорогое. Но у тебя чутье есть. Помочь мог бы. Смущает твоя болтовня.
— Боишься? Ну ладно. Честно сказать, не хочу лезть в чужие дела. Да и боюсь, твое не испортить бы… А что все-таки? — тихо спросил Зарухин, чтоб и голосом не спугнуть: догадка мелькнула.
— Без тебя решу, — ответил Лощин.
— Быстро ты.
— Да в жизни долго.
— Что?
— Не доверяю тебе.
— Не понравился. Я реалист. Думаю, и ты не отказываешься от сытных щей. Романтические мечты о сухаре — от голода, и наоборот, когда пуда два жира под кожей, забраживают мечты о розовых далях.
— Полет птицы можно изобразить схемой, и она реальна, но схема никогда не полетит.
— Мечтай о поцелуе, а я в жаркие губы поцелую.
За разговором подошли к мосту, на котором сидели рыбаки с удочками.
На том берегу, под камышами, затонула заря, и у самых камышей, между стеблями, вода затихла в рубиновом сумраке.
«Да у меня же встреча с Катей», — спохватился Лощин.
Он прошел к реке через парк на правом, высоком берегу. Глядели отсюда березы, сосны и липы на ушедший за луга лес, шумели рощей деревья вековые, вершины их высоко вознеслись от дорожек и тропок парка с одинокими скамейками в гуще черемух и сирени.
Под липами — клуб. Пестрят косынки и кофточки. Парни в белых рубашках и черных брюках, рукава засучены.
Среди парней — Катя в голубенькой блузке, смеется. Глядит на Лощина — открыто встречает глазами.
Но Лощин не подошел к ней. Как он подойдет? Стыдно чего-то. Свернул в глубь парка.
«Чего я так застыдился?» — упрекнул себя.
Уходил все дальше и дальше от смеха и голосов… Остановился перед цепями, которые свисали с гранитных столбов. Братские могилы.
Лощин долго стоял тут. Три могилы в некошеной траве. Крайняя — партизанская: расстреляны в 1943 году, так гласила надпись. На одной из могил крест. Буквы на белой дощечке словно заморгали: «Лавьянова».
Он тихо отошел.
— Вы здесь?
Он не поверил, что услышал Катин голос, был он незнакомо тих и нежен в теплой тьме.
Она глядела с открытой доверчивостью, Так незнакомо в сумраке лицо ее — юное и женственное, с влажным и радостным блеском глаз.
— Я уже была здесь. Но вас не было, — сказала она. — Думала, не придете. Хотела в кино пойти.
— Я чуть не забыл.
— От дела оторвала?
— Ничего, ничего. Жалел бы потом.
— Было бы о чем жалеть. Шалеют, когда загадывают и не сбывается. О чем нам загадывать?
Лощину понравилось, как она сказала — будто пожалела его.
— Порой, Катя, диву даешься, как загадывает судьба. Я о себе.
— Чуть не забыли прийти на свидание и сейчас — о себе, а обо мне?
Она была живее и тоньше его в этом разговоре.
— Твою красоту забыть невозможно. Прости, — сказал Лощин.
— За что же простить? Если бы плохое, а то хорошее сказали… Ольху хотела вам показать, — напомнила Катя.
Они сбежали по тропинке к реке и остановились на уступе. Вокруг — влажная мгла, звеняще бился стрекот сверчков.
— Вон туда смотрите, — показала Катя между кустов на противоположную сторону реки.
— Куда смотреть? — спросил Лощин.
— Туда, где утром были. Видите, вон там ольха.
— Вижу.
— Смотрите долго и внимательно.
Ольха чернела перед закатным небом.
— Что? — спросила Катя.
— Ничего, — признался Лощин.
— Становитесь на мое место, — прошептала она.
Лощин долго вглядывался, и вдруг ольха показалась женщиной, будто бы стоит она над бугром, задумалась, глядит в поля, где светлела дорога.
— Что? — спросила Катя.
— Вижу, — удивился Лощин.
— Я говорила.
— На голове этой причудившейся женщины темный платок.
— Она глядит на дорогу. Ждет кого-то, — сказала Катя.
— Да, да. Глядит на дорогу и ждет.
— Не вернулся с войны?
— Сколько лет прошло.
— Вера ее сильнее всех лет.
— Не вера — любовь.
Куст ольховый слился с тьмой, и уж не видно было ничего.
— Ушла, — прошептала Катя.
— О ней, как о живой, ты сказала.
— Разве не могут ждать вечно? И я… а вдруг явится с дороги необыкновенное, чудесное. Но вдруг тоска порывами: нет, нет его… убили, мальчика убили, моего суженого.
— Не придумывай. Сколько парней, Катя!
— Убеждать себя в том, чего нет, — она как-то нарочито рассмеялась, — все равно что влюбиться в тень. Ведь только с вами первый раз откровенничаю… Вы любили?