Он посмотрел на закат, который угасал во мгле, озаряя лес и реку багрово-красным светом.
— В ту ночь узелок-то и завязался. Бегал я тогда, как лось, — только кусты трещали. За это я потом сам себя оштрафовал на сто рублей: лесник — и такую потраву лесу нанес, куда это годится!
Очень уж интерес меня разжег, да и гордость задела: девчонку поймать не могу. Замаял я ее, чую: долго пробегали. На «пятачке» ни души — опустело, петухи кричат, домой бы пора, а не могу уйти. Любопытно: кто ж такая? И голосенок-то ее понравился, и то, как бегает ловко.
Промок я весь, об крапиву руки обстрекал, горят — терпения нет. Ушел я на клади; закурил и жду. Из нашей деревни если, то кладей ей не миновать. Брод, правда, есть, но там и оступиться в яму недолго. Не пойдет.
Туман над водой вьется, свежо — к рассвету время. Задумался и не заметил, как совсем рассвело.
«Завтра гулять выйдешь, по голосу тебя найду», — и решил домой подаваться. Глянул на берег и вижу: стоит за кустом. Куст-то — шиповник, весь в цветах розовых. Глядит на меня, вольная, ничья девчонка — Дашутка Киреева. Озябла, егоза, присмирела. Знает, что теперь ей не уйти от меня.
А я и не подхожу: боюсь, даже дышу, сдерживаясь, чтоб не вспугнуть ее.
Вот и стоим: я — на кладях, она — за кустом, красивая, волосы черные вьются.
«Пошли, провожу», — говорю ей.
Поверила, пошла со мной с первого слова.
Косорезов зашуршал сеном, уселся как поудобнее, спиною к дышавшей теплом копне, и продолжал:
— После как-то бежала она с лугов, а я на берегу кусты обкашивал. Трава сырая, медом и дождем пахнет. Это разве забудешь?..
«Косец, домой пошли!» — кричит мне Дашутка. Идет она в вышине, по раздолу, просвеченная зарей, и не знает, что такой я ее вижу.
«Иди-ка, удивлю тебя», — говорю.
Спустилась она — босая была, — смеется, что ногам щекотно от колкой травы.
Грача я поймал. У валка под фуражкой у меня сидел. Взяла она его на ладошку и ласково так погладила.
«Сиротинка ты малая, ну, лети».
Полетел он, крылья совсем молодые, неловкие. Неподалеку на иву и сел.
«Дашутка, — говорю я от радости, — до чего же ты хороша!»
«А что ж не поцелуешь, коли хороша?..»
Не смеяться бы ей в ту минуту, а бежать от меня без оглядки, как от проклятого, и, верно бы, сбереглась от всего, что случилось потом. Но вперед себя не угадаешь. Да тогда и косой нас не разнять было: жить уж не могли без встречи.
Женился на ней. Осенью, как раз молодой снежок выпал, с морозцем. Это все в тот же год, как я из армии пришел.
Минула зима, мартом подуло. Вот ночью Дашутка будит меня:
«Федя, вези, никак, пора».
Время ей родить подходило.
Запряг я коня спешно. Сена навалил полны сани, чтоб теплее и мягче ей было. Залетел в избу… Нет ее.
На улицу вышел. Ночь тьмущая, ни коня, ни саней не видать. Чуть кое-где звезды посверкивают. Сыростью в лицо мжит. Слышу, тихий стон за дверью. Кинулся туда. Даша на дровах сидит, полушалок свой распустила, поникла вся.