С тех пор он ее не видел.
И вот сейчас она была совсем близко от него — садилась в машину, он не успел позвать, как она скрылась.
«Погубишь, если найдешь», — вспомнил ее слова.
Но что же тогда случилось в метель?.. Что-то еще раньше случилось.
Он ничего не знал, не мог ничего сказать, хотя и помнилось, как она приехала с моря, горячая от южного солнца, тело ее пахло морем, а в глазах таилось что-то неожиданно радостное, и это радостное было оттуда, с моря.
Раз, поздно вечером, на шоссе вспыхнули фары и погасли.
Она тихо вышла из избы.
Пришла ночью. Мокрая, озябшая:
— Где ты была? — спросил Лубенцов.
— Подышать вышла. Такая красота. Ты спал. Пожалела будить тебя.
А утром долго стояла у окна. От шоссе тянуло смолистой горечью дыма, который не заглушал, а как бы отражал слабый и нежный запах розово цветущего клевера.
Вот и в метель на шоссе вспыхнули фары — медленно двинулись, высветили ее на дороге, черную, одинокую; будто ужаснувшись, остановилась она на миг перед загоревшейся метелью. Свет сразу же погас.
Вот и все, что знал Лубенцов.
Всю правду знала только она.
Это было удивительное для нее лето — с поездкой на море, где и случилась встреча с Калужиным, известным ученым. С любопытством приглядывалась она к нему, и он заметил ее как-то утром на пляже, когда она сбросила простенькое ситцевое платье и, такая стройная в купальнике, побежала в море.
Потом она читала на пляже. Палило солнце, жар разливался по телу, затянутому в синий купальник. Черные волосы крепко свиты косынкой, из-под которой на шею упрямо выбивались смолисто-яркие завитки.
Она перевернула страницу и вдруг почувствовала легкое движение тени, Калужин нагнулся, положил в книгу записку и прошел мимо.
Он остановился в отдалении и долго глядел в море. Был он среднего роста, массивен, слегка сутулился в просторной, белой, навыпуск рубашке.
Лина развернула записку.
«В полночь на тропинке, что ведет к морю, буду ждать».
Будто и не сомневался, что может быть иначе.
Вот и пошла на его голос, словно всю жизнь ждала, что этот голос позовет ее…
Она перебежала пустынную в поздний час площадь и возле ограды прошла на приморскую улицу, просвеченную лунным воздухом, в котором голубовато сияли дома; пересохшая трава пахла чаем.
Дома остались позади: слева в темно-синей мгле шелестело галькой море, справа высились горы, и с них стекал туман. Ей стало страшно.
«Куда, зачем я иду?»
«Иди по тропинке… Иди. Жизнь, которая ничего не дает для счастья, — не жизнь… иди по тропинке… Иди», — с решимостью сказала она себе и пошла.
Зазвенели сверчки, а море зашумело сильней…
— Ты пришла. — Он обнял ее. — Я долго ждал тебя, вот такую…
С этой затаенной радостью она и вернулась в свой поселок.
Всю осень Калужин приезжал в поселок, где жила Лина; ставил машину у крутого берега в березах. Брал удочку и спускался к реке. Ждал тут Лину.
Ненастье смело листья с берез, студено прогалялась даль из-за белых стволов.
Зима разлучила Лину с Калужиным.
Договорились письмами, что приедет.
В тот зимний вечер она решилась: сразу всему конец, одной болью рвать — не тянуть и не мучить.
Ушла из дому. Слышала, как в метели Лубенцов звал ее:
— Лина… Лина…
Она добралась до шоссе, где стояла машина.
«Все… все. Так лучше. Теперь хоть без лжи. Лучше и для Лубенцова, может, любовь найдет, любовь-то хоть узнает».
Калужин включил фары. Косяки мятущегося света прорезали мглу.
— Погаси! — крикнула Лина, и снова стало темно.
Она прижалась к Калужину и заплакала, оттого что губила другого человека, веру его губила ради вот этого женского своего счастья. Что будет-то за это?
Калужин снял ей квартиру в Новых Черемушках, на бывшей окраине, навсегда распростившейся с зеленью лугов, с ручьем, протекавшим в родниково-холодном овраге, с светаньем берез, под которыми по веснам цвели ландыши. Залито теперь все асфальтом, под ним допревали черемуховые и березовые корни, и только в прямоугольниках газонов кое-где напоминали о прежнем раздолье разлапистый лопух да полынь в пахуче-нежной горечи.
Квартира из двух небольших комнат на восьмом этаже. Видна отсюда Шуховская башня, вознесен в золотом огне крест церквушки на Донской, а дальше дымка загазованного воздуха, чад, в котором живут, любят, работают люди, спешат, чтоб успеть, успеть уловить свое счастье.
Виден отсюда и зеленый откос Окружной железной дороги. Там проносились поезда по своим путям к разным городам и станциям. Что в этом бешеном ритме значит жизнь какой-то женщины, чья-то судьба…