Вера Петровна прошла на кухню и позвала Лубенцова:
— Идите чай пить.
Она налила из термоса крепкого, горячего чаю.
— Адрес мне дали. Узнал в справочном бюро.
Он достал из кармана серенькую полупрозрачную бумажку и развернул ее.
— Чей адрес? — не поняла Вера Петровна.
— Жены… Бывшей жены, — добавил Лубенцов.
Вера Петровна взяла бумажку.
— Струмилина Лина, — прочитала и адрес. — Вам надо ехать по Ленинскому проспекту. А лучше всего на метро до станции «Калужская»… Хотите встретиться с ней?
Она еще налила чаю. Но Лубенцов к стакану не притронулся.
— Не так ее хочу видеть, как его. В глаза его глянуть, — сказал Лубенцов со злостью.
— Разумнее встретиться с ней и поговорить… Вы любите ее? — спросила Вера Петровна.
— Я могу о чем-то жалеть. Но любить ее — нет. Это не любовь. Я, может быть, скажу с некоторой отвлеченностью. Но это верно для меня. Я выстрадал, знаю. Когда один любит, а другой — нет, тут как бы голос судьбы — сама судьба предупреждает о грядущей трагедии. К кому-то из двоих придет настоящая любовь. И тогда наступает расплата. Горько, трудно, а главное — обидно за прожитые годы — без счастья, без любви. Лучше жить всю жизнь с надеждой на настоящее, чем так вот расплачиваться. Казалось бы, все ясно: уходи от своей трагедии. Но как люди цепляются за нее. Стараются удержать, сохранить плен для себя, за пределами которого, как для птицы за сетью, — вся воля, жизнь.
— Все так, — согласилась Вера Петровна. — Но вчера вы говорили о незримой руке, которая ухватила ваше счастье. Вчерашние слова мне ближе.
— Вчера во мне прошлое взорвалось. А сейчас — новое. Так бывает: кажется, вдруг совсем другое сказал. А на самом деле к давно приготовленному вороху только поднесли спичку, он и вспыхнул. Так я хочу себя убедить — закрыть вчерашнее. Тогда новому легче прорасти. Но старые корни долго болеют.
Вера Петровна присела на край стула: впереди день работы, а она уже устала.
— Самое трудное — избавиться от трагедии, уйти, — сказала она. — Вот это-то и не получается.
Лубенцов снова развернул бумажку с адресом.
— Как поступить, не знаю. Побыть в Москве и не зайти? Ведь самыми близкими людьми были.
Он посмотрел куда-то в окно. Глаза его и лицо посветлели от неба.
— Что ж вам пожелать? Встречи с ней?.. Нет! Не знаю. Вот и не знаю, что пожелать.
— Я и сам не знаю…
— Пусть будет так, как вы хотите!
Лубенцов посмотрел выше, в небо. Там стремительно проносились стрижи. И он улыбнулся им.
Лубенцов долго стоял перед дверью с номером квартиры, указанной в адресе. Звонил. Никто не открыл ему.
Еще не вечер, но солнце уже в закате. Розово пылала в комнате Лины цветастая занавеска, будто поднялся пламень.
Лина в туфлях цвета бронзы, искрится блестками черная юбка, а блуза льдисто прозрачна. На руке — черный браслет. Она сегодня красива. Но что-то призрачное, холодное в ее красоте, будто отблестел в ней огонь, который теперь, был заменен блеском одежды. Так бывает, когда уходит любовь или молодость, — появляется искусство любви или молодости.
Калужин сидел в кресле, сутулился.
«Что-то случилось», — поняла Лина: знала, как он прежде воскресал от забот и усталости, когда приходил к ней.
«Я друг его, — думал Калужин о Лубенцове. — Но она не сказала, скрыла. Я не знал и не виноват».
Лина подсела к нему на подлокотник. Поцеловала… Она любит его! Вольна любовь! Ей не прикажешь, кого любить.
Все так. Но в чем-то Калужин никак не мог убедить себя. Вчера он был потрясен. А сегодня не мог убедить себя, что надо сейчас же, немедленно сказать ей и уйти. И где найти силы взять и уйти от счастья, которое сейчас так близко глянуло в его глаза и улыбнулось.
— Когда я жду, — с теплым дыханием забился ее голос, — я всегда думаю, что дни без тебя пусты. А сегодня ты подарил мне вечер… Посмотри, какой закат!
Лина показала на занавеску, за которой, казалось, совсем рядом разливалось какое-то огненное море.
— Ты чем-то расстроен? — спросила она.
Что ей сказать?..
— Улыбнись, — попросила она. — Ты просил меня вчера об этом. Теперь я прошу: улыбнись! Когда ты улыбаешься, я знаю: ты мой, раз тебе хорошо и радостно. Улыбнись!
— Раньше ты не просила так.
— Я и не прошу, я зову, и ты вчера звал меня через прошлое. Это целая жизнь, из которой трудно выбраться, если не звать. Мы зовем и находим друг друга.
Лина обняла его. Что-то холодное скользнуло по лицу. Он испуганно схватил ее руку… Браслет такой холодный. Вот он, на ее руке, темен, но в глубине туманный, как от луны, свет.