«Думаете, не знаю? Защитная окраска», — тут же своему удивлению дал ответ Санька.
Под березами, где снег уже подопрел, зазернился у стволов проталами, шелуха расклеванных почек, орешки помета и всюду следы: птичьи — частым крестиком, заячьи — в щепоть и даже волчьи — запавшие, одинокие. Отсыревшая за день кора теперь подмерзла, и в околке свежо пахло дровами.
А вот и те самые кусты, где должна стоять петля. Но, видно, отец уже побывал здесь. В снегу — провалы следов. Недавно был.
«Про зайцев-то помнит», — выбираясь назад к дороге, с обидой думал Санька.
До Щелганова и версты нет. Дорога одна. Не собьешься и ночью. Только дойти до бугра, а там мазанки видать.
«С папаней приду. Вот мамка обрадуется. «Где ты его, — скажет, — нашел?» — «А он, маманя, в петлю попался вместо зайца…» — и Санька, рассмеявшись, спугнул сороку, сидевшую на стогу. Взмахнула она крыльями, а лететь не может: ветер не пускает. И еще звончей закатился Санька.
Показались мазанки Щелганова. Запахло душистым кизячным дымом. Кое-где уже горели огни. Навстречу в розвальнях проехал почтарь Волощенко. Он стоял на коленях, в тулупе с поднятым воротником, поторапливал коня. Завидев Саньку, натянул вожжи.
— Эй, удалец, ты куда это?
— В Щелганово!
— Шел бы домой. А то гляди, как метет, бурана бы не было.
Санька с полчаса сидел на крыльце — ждал Нинку. Не было ее дома. На двери висел замок.
Вокруг уже давно все замглилось от снега. У самой земли насвистывал ветер. Заскрипел плетень.
«Дальше — хуже будет. И путь заметет», — подумал Санька. Потрогал еще раз заледеневший замок и пошел на дорогу. Ничего не видать. Только кое-где огни промасливаются.
Выбрался Санька за околицу, а тут снег еще глубже. В черноте вспыхивает, несется куда-то. Вспомнилось, как прошлым годом, в метель, агрономша пропала. Весной, когда вода потекла, нашли. Возле своего огорода, под деревом, как живая сидела… Не вернуться ли? А мать? Беспокоиться будет. Еще искать ночью пойдет.
Подпоясался Санька веревкой, какая в кармане была: теплее все-таки. Хотел ушанку завязать, а шнурка одного нет. Воротник поднял и пошел. Ноги не вытащишь — до того намело. А может, вернуться?
Ветер жжет и колет лицо. Зазябли коленки: коротковат полушубок — вырос из него Санька. А буран шелестит, вот уж плывут мимо белые волны.
Санька идет нахохлившись. Один глаз снегом залепило, другой — глядит. Глухо, темно вокруг. Не разберешь, где дорога, где степь. Наткнулся на что-то. Куст. Повернул назад. И вдруг провалился. Едва силенки хватило, чтоб выкарабкаться. Встал на твердое. Каблуком постучал. Наледь. Ступил — и снова провалился. Полежал в снегу. Уютно, даже вставать не хочется.
«Ага, полежишь, — найдут потом, как агрономшу», — подумал Санька. Жутко стало. Он поднялся и в спешке полез по сугробам. Упал. Шапка слетела. Пока искал, на волосах лед намерз. Полушубок бы снять да укрыться. Пальцы закоченели, никак пуговицу из петли не выковырнешь. Так и побрел с открытой головой. Крупа раздирает лицо. Больно сечет по глазам. Нет уже сил идти навстречу ветру. Санька сделал шаг, другой, сел. Отдышался. Уши и голову рукавицами погрел. Встал опять. Впереди что-то зачернелось. Куст. А вот и наледь. Неужели по одному месту ходил?
А тем часом в доме Терентьевны по комнате расхаживал Кирилл. Буран стегал, царапался в окно. Там, за плетнем, — родной двор. Что ж не видать огонька? Может, спать легли? А может, сидят вдвоем в уголке за печью?
Терентьевна что-то не возвращалась. Попросил ее Кирилл пойти к Вере, поговорить с ней.
Дед Данила сидел возле стены на табуретке, зайца на коленях держал. Поймал его в околке Кирилл и принес Саньке. Дед Данила поглаживал зайца по теплой вздрагивающей шерсти и прижатым к спине ушам.
— Не бойся. Санька тебя выпустит. И-и-эх, в степь дунешь!.. Зайчишек своих увидишь. Расскажешь про людей. У мужика, мол, на коленях сидел. Гладил он меня, а другой все по комнате метался. Счастье свое прогулял, голова еловая! Ни с чем остался.
В сенцах послышался стук. Кирилл встрепенулся. Раскрылась дверь, и вбежала Терентьевна.
— Ой, батюшки, Санька запропастился где-то! В Щелганово, говорят, видели, шел.
Через минуту Кирилл был на улице. Задыхаясь от ветра, пробрался к родному дому. Дверь закрыта. Окошки черны.