Все это время жил я мечтой о нашей встрече. Мне думалось, что встреча близка, что Катя где-то рядом.
Но годы шли: давно минула война, пять лет я проработал в тундре, потом строил дорогу в тайге, и снова я живу в Москве, а Кати все нет…
Что же случилось с ней? Сколько раз я пытался узнать, но безуспешно.
Уехала она тогда к тетке на Смоленщину. Адреса ее у меня не было: затерялось где-то единственное письмо, которое после отъезда прислала мне Катя.
Чего жду я, на что надеюсь? Жива ли она? А может, давно забыла меня — и так ведь бывает.
Я то смирялся с тем, что ее уже нет для меня, то вновь разгоралась моя надежда. И раз, когда я ехал домой в трамвае, мне показалось, будто она шла по тротуару вдоль железной ограды, красивая, в синей кофточке.
— Катя! — закричал я, выскочил из трамвая и бежал до конца той улицы.
Я вернулся назад к железной ограде и долго стоял — ждал, ждал ее. В небе пылал закат, над домом с балконами плыли подсвеченные облака, через стеклянные двери видны были комнаты, залитые теплым светом.
Есть же люди, которые знают о Кате, есть и дорога к ним. Но как отыскать ту дорогу? Как? В тот вечер зашел я к Катиной соседке — Марии Петровне. Я и прежде навещал ее: спрашивал про Катю.
Открыла мне сама Мария Петровна, седая маленькая женщина.
— Где же вы пропали? — сказала она. — Я, кажется, узнала название деревни, куда уехала Катя… Желанье!
«Помнится, Желанье», — сказала Марии Петровне подруга Катиной матери. С этого я и начал свои новые поиски.
Я сразу же пошел к своему школьному товарищу Голубкову Сергею. У него была старая карта Западного края. Может, обозначена на этой карте и деревня Желанье?
Жил Голубков на Донской в старинном купеческом особняке, в небольшой комнате с окном в палисадник, густо заросший акациями. Весной, помню, жарко цвели они золотисто-желтыми соцветиями, и даже сейчас, проходя мимо палисадника, почувствовал я тот неиссякаемый запах цветения, свежести, остановился перед изгородью и потрогал прохладные листья.
Хозяин был дома: горел свет в незанавешенном окне. Вижу, как он с кувшином подошел к окну.
— Сережа! Открывай.
Он ждал меня в дверях комнаты, чуть сутуловатый, худой, на загорелом лице вдруг вспыхнула улыбка. Давно не виделись, а он и не изменился, только разве что рыжие волосы его заметно поседели.
Застал я его дома случайно: после работы он ездил на дачу, где была семья. Сегодня забежал на минуту — полить цветы.
Цветы стояли у окна на полу в больших горшках и кадках — фикусы, лимоны, кактусы и даже яблонька с кривым толстым стволиком. И пока хозяин их поливал, выходил на кухню и возвращался с водой в кувшине, я подошел к карте на стене. Где же эта деревенька Желанье? Вот Смоленск, вот Днепр, Осьма, Угра. Сотни названий.
— И посидеть некогда, — ворчал Голубков. — Нужно еще забежать в магазин и поспеть на поезд. А не поехать — жена забеспокоится. Едем со мной! — стал уговаривать. — Завтра воскресенье, с утра на озеро пойдем — карасей ловить. Грибов в лесу уйма!
Я почти не слушал его.
— Желанье, Желанье, — твердил я, и вдруг словно отозвалось мне это слово. — Желанье! — прочитал я на карте.
Вот она, эта деревня, рядом река вьется голубой нитью. Так Катя и написала, в том единственном письме, что из окна реку видно.
Нашел ближайшую станцию: Подрезково. Посмотрел масштаб: от станции до деревни пятьдесят верст. Да, Катя, помню, что-то говорила — далеко от станции.
Теперь я знал, как ехать туда. Попрощался с другом.
— Ты что, обиделся?
— Как-нибудь я все расскажу тебе, а сейчас должен идти.
Он вышел вместе со мной.
— Обиделся? — снова сказал он.
Я обнял его.
— Спасибо, хоть не забываешь, — тихий у него голос. — Сорок человек нас в классе было — где остальные? Любопытно. Ну, будь здоров! Заходи.
Я перешел улицу и оглянулся. Он все еще стоял под фонарем, который раскачивался над тротуаром возле стены с тепло светлевшими окнами.
Вернулся я домой в одиннадцатом часу. Соседи уже спали. Я осторожно прошел к себе в комнату. Свет уличных фонарей водянисто брезжил на стенах и потолке. Комната у меня большая, квадратная, на четвертом этаже — по вечерам далеко видны из окна огни на улицах. Я подолгу гляжу на них, любуюсь.
Прямо напротив, там, где еще совсем недавно была чернота, — теперь пульсирует голубовато-мутное зарево над новыми домами.
Через раскрытую форточку доносился со двора шелест листвы, ветер пресно пахнул влагой: верно, будет дождь. Но что-то еще должно быть… Что? Я должен ехать. Еду сейчас же.