— Довольно! — сказал он. — Что было на мне, то я своей кровью смыл. Другое послушай. И я не без правды. Плохо мне было. Безумничали надо мной на каменном полу. Что ж, подыхать? Нет, я подыхать так не хотел. Согласился служить, чтоб за это безумство потом лютую ненависть исполнить над ними. Вот и Миланова безвестно пропала, потому что без справки-то она — проклятая сволочь. А кто ей даст такую справку, что не партизана она убила, а предателя? Он, Будаков-то, отряд ваш и выдал.
Огненно-жгучая дрожь охватила меня. Что я услышал! Мильгунов медленно отодвинул горлач, мешавший видеть Чигирева.
— Побег-то был немцами устроен, — продолжал Чигирев. — Задумали Будакова на волю выпустить, чтоб и дальше с немцами сотрудничал. А Миланова и подсекла его. Те двое ушли, поди, и сейчас живы, а Будакова зарыли. Кисло, очень кисло комендант поздравлял Миланову с удачным выстрелом. Она будто ничего и не знала, выслужиться, дескать, хотела… А потом уж после случайное открытие произошло. Начальник гестапо Гринау очень Жигуновым интересовался. Сведения такие были про Жигунова: командовал он в бою за деревню Дебрево. Дотошно про этот бой все разузнал: установил, что тогда был взят в плен один человек — девушка. Отправлена в лагерь «Казенный лес». Оттуда бежала. А начальник гестапо словца-то, какие из леса доходили, мимо уха не пропускал. Вот и дошло словцо, что Миланова в лагере была. Послал он в тот лагерь ее карточку. Ответ и пришел: действительно, такая у них в лагере находилась — бежала. Фамилия ее Максимова!
Мильгунов торопливо скрутил цигарку и, не сводя глаз с Чигирева, бросил мне кисет.
По окнам вдруг, как искорки, заблескали брызги: шел дождь светящейся под солнцем полосой. Вот в такую минуту узнал я про тебя, Катя! Что ж дальше-то было с тобой? Я боялся, что не услышу, что скажет Чигирев: так зашумел дождь.
— Неуловима была Максимова, — говорил Чигирев. — Они искали ее, а она, оказывается, рядом была.
Стали за ней наблюдать: с кем связь имеет. Глаз с нее не спускали. В западню попала, крышка-то и захлопнулась. Некуда ей было деться.
Велено было убрать ее. Поздно вечером, когда из комендатуры она шла, схватили ее — я и двое гестаповцев. В лес заволокли. Тут и должны были ее прикончить, а потом сказать, что партизаны, мол, убили — и концы в воду.
Возле ручья достал я пистолет и двоих гестаповцев застрелил. А ей руки развязал.
«Уходи!» — говорю.
«Нет, — говорит, — у меня девочка там».
И назад пошла. Какая девка была!.. Нагнал я ее.
«Я, — говорю, — пойду. У кого девочка?»
Ждала она в условленном месте. Я пошел и принес ей девочку. Расстались. Она своей дорогой пошла, а я своей.
Осталось добавить мне немногое.
Когда мы вышли от Чигирева, Мильгунов повторил его слова:
— «Она своей дорогой пошла, а я своей», — и после раздумья добавил: — Ее дорога вела к своим. У своих и спрашивать про нее будем.
Потом попросил у меня Катину карточку.
— Извини хоть! Кто ее знал, — произнес он.
Он снял фуражку и, остановившись, долго смотрел на карточку.
— Вот ты какая… Максимова!
Целую неделю ходили мы и ездили с Мильгуновым по лесным сторожкам, по деревням, где после Озер могла быть Катя, и вот, усталые, сели на скамейку у станции.
— Еще бы к Шелехову зайти. Далековато, брат, да и нет его: к дочери в Смоленск уехал. Вернется неизвестно когда.
У меня кончался отпуск: пора было на работу. Не хотелось мне уезжать, не узнав все до конца.
— Видать, никуда не дошла. А должна была бы дойти, такая отчаянная. Но всякое случается…
Мильгунов обещал написать мне, если что узнает про Катю. Так и порешили.
На прощанье обнялись мы с Мильгуновым.
— Не поминай лихом! Адрес мой знаешь — переправа!
С этой станции я и уехал в Москву.
После лесов и лугов с копнами сена под синим небом комната моя показалась мне сумрачной и тесной. Я даже удивился, что живу здесь, среди этих каменных стен. Живу ли? Я здесь только сплю: с утра до вечера я на работе.
После работы я спешил домой, сразу заглядывал в почтовый ящик: нет ли письма? Потом шел на кухню: соседи обычно складывали здесь газеты, которые я выписывал. Тут могло быть и письмо. Но писем не было.
Я уже сам собирался написать Мильгунову, как вдруг открыл ящик, и оттуда под ноги мне упал белый конверт.
Я закрылся в комнате, не зная, почему, и два раза повернул ключ в замке. Со страхом я распечатал конверт.
«Дорогой мой…» — прочитал я.
Мне ли это письмо? Да, на конверте моя фамилия…