На площади в снегу увязла машина. Ее тянула на тросе другая машина, груженная сеном, и, когда рев мотора затихал, слышался на ветру сухой звон осоки.
Алексей шел и думал о Балмасове. Что с ним? Неужели так и живет с этими взбешенными мыслями? Откуда они?
У Алексея Громшина волосы в рыжину, и лицо с рябинками, приметно высок, но сутулится. Зубы у него как репа, и, когда улыбается, видно, что молод еще, и от улыбки светлеет голубизна в его глазах.
Работал он в Темьяновке лесничим. Жил с матерью в большой рубленой избе на краю деревни. Изба огорожена плетнем, перед окнами яблони и вишни, которые посадил отец. Давно уж его нет, нет и могилы, и сосенок, среди которых белели кресты: все смела и пожгла война. Теперь тут раскинули свои крепкие ветви дубки.
Восьмого марта Алексей поздравил мать с праздником, поцеловал ее. Все сделала старость — завьюжила сединой волосы, посекла лицо морщинами, но бессильна была погасить доброту в глазах этой женщины.
Подарил Алексей матери вя́занку.
«Зря потратился: ватник есть», — хотела сказать сыну Арина Петровна, но так он был рад, что кофта пришлась в самый раз.
— Одна и была эта кофта, — сказал он. — Очень мне понравилась.
— Спасибо, Алешенька!
— Только чур: носить, а не беречь.
«Сносить не успею», — подумала мать.
Воздух на дворе влажный, с теплынью, пахло от хлевов преющей соломой, но еще не весна, еще сверкала вокруг снегами зима.
«Что бы е й подарить? Что? — идя по дороге в контору лесничества, думал он о подарке Полине. — Духи? Это все дарят. А ей нужно что-то необыкновенное — например, пласт синего неба. Взять и принести. Эх, все фантазии! Что же ей подарить? Часы какие-нибудь? Может и не взять. Должна бы носить их и помнить всегда, что я подарил, а ей, может, вовсе и не хочется про меня помнить? Цветы! Где их найдешь? А ты найди, фантазию в настоящие живые цветы воплоти, тогда, значит, и любишь».
Контора лесничества на отшибе села, под соснами. Тут же сараи с плугами, боронами и лущильниками, опрыскиватели, конюшня, хранилище для семян.
Сама контора — небольшая изба с двумя окнами и печью, стол и карта леса на стене.
Печь уже топилась, когда пришел Алексей. Четверо лесников ждали его. У одного в обходе была самовольная порубка.
— Кто рубил? — спросил Алексей.
— Злыбина Марья. След к ее избе привел. Лес под снегом замаскирован.
Знал Алексей Марью, и кого он тут не знал! Марья — вдова, муж на войне погиб, двое детишек.
— Ты ей передай, что, если повторится, — будем штрафовать, — сказал Алексей, а про себя подумал: «Какой от детишек штраф возьмешь, и она знает, что никто с детьми ее не накажет». — Надо как-то предупреждать порубки заранее.
Подписал бумагу — договор с колхозом на распилку леса в лесничестве — и, когда подписывал, спросил:
— А цветов в лесу не видно?
Лесники оживились и засмеялись.
— Я серьезно, — сказал Алексей.
— Ежели для праздника, то под снегом брусника — вечнозеленая, сказать, диковина, — посоветовал один из лесников.
После праздничной вечеринки поздно ночью Поля вернулась в свою комнату, включила свет. В комнате — кровать, письменный стол с ящиками да зеркало на стене. Подошла к нему, сняла с платья белый воротничок. Задумчиво посмотрела на себя.
«И опять я одна», — подумала она. Люди были, и хорошие люди, но, как бывает, по первой своей любви человек ищет то самое ожидаемое чувство, и потому одинок, что не находит его, все что-то не так, чего-то не хватает, не узнается той радостью, какая была в мечтах.
Кто-то постучал. Поля вышла в сенцы, открыла дверь в непроглядную черную мглу.
— Это вам… — сказал кто-то из темноты радостным шепотом и сжал нахоложенной и в то же время горячей рукой ее руку.
В свежем с морозцем воздухе Поля почувствовала смолистый запах хвои.
— Кто здесь? — спросила она.
Но никто не ответил ей, она только услышала скрип шагов по крыльцу и по снегу. Что-то легко трепетало от ветра в ее руке.
Вернулась в комнату. В руке — зеленые с глянцевитыми листочками кустики брусники. Она удивленно глядела на них и, не веря, чуть-чуть притронулась губами к озябшим листикам; влажно пахло от них пресным духом подмерзающей капели.
«Кто он?..»
Поля выбежала на крыльцо, потом на дорогу. Черная мгла вокруг как бы дышала на нее ветром ночного моря… Море!
Было это три года назад. Далекое море вдруг волнами мягко плеснулось ей в ноги, когда она вышла на берег.
Под зеленовато-прозрачной водой, на камнях переливался оранжевый и золотистый свет солнца — это у берега, а там, дальше, густая синева, из которой мокро и черно поблескивала скала.