— Полина Сергевна, — тихо окликнули ее.
Она обернулась.
— Павел Андреич!
— Я глазам своим не поверил, — сказал Жизлин.
А у глаз — тени, и улыбка была слабой: улыбался, словно в счастливом сне.
— Где Алексей?
— Дома он. А вы где были?
— По старым местам ездил.
Они стояли у дощатого забора, за которым рычал бульдозер: разгребал развалины — в мшистой прозелени битые кирпичи.
— Не возражаете, если мы посидим где-нибудь? — сказал Жизлин.
— Хорошо.
Зашли в ресторан и сели у окна.
— Так где же вы были? — спросила Поля.
— Меня давно туда тянуло — на нашу военную переправу. Не дает мне она покоя. Вы непременно передайте Алеше, что я там увидел. Это так просто и потрясающе!
Принесли вина. Жизлин поднял бокал с застывшими пузырьками воздуха.
— За вашу любовь, Полина Сергевна, за Алешу.
— За вашу удачу, — сказала она и улыбнулась.
— Вы знаете, что я там увидел, на переправе? Бессмертники! Дорога заросла бессмертниками. Военная дорога, и на ней бессмертники. Я видел дороги, заросшие и багульником, и вереском, и полынью, и лебедой. Но здесь росли цветы бессмертия. Так и скажите Алеше! Нет, я передам ему один этюд. Угадает ли?
«Что угадает? Я ничего не понимаю и не хочу понимать, мне так хорошо, что я слышу этот голос, что мы здесь». — И она улыбалась и ждала, когда глаза их встретятся и он произнесет это разжигающее слово «бессмертники».
— Да, да! — горячо повторил Жизлин. — Бессмертники. — И на какое-то мгновение тишина заворожила их, и шум в зале, как в морской раковине, показался далеким-далеким, похожим на воспоминание…
1961 г.
КОГДА ЦВЕЛИ ТАВОЛГИ
Впервые в жизни Дмитрий Козырев так сильно влюбился.
Они работали вместе в клинике. Он — давно, а она, Рина, только окончила курсы медсестер. Как-то вечером они впервые столкнулись в раздевалке. От неожиданности она вздрогнула. Так ему показалось.
И уже не мог не думать о ней.
На работу шел в радостном ожидании встречи с ней, все равно где — в раздевалке ли, на лестнице. Особенно бывал счастлив на конференциях. Садился где-нибудь неподалеку и не сводил с нее глаз. У нее были узкие плечи и тонкая, в матово-белой свежести, шея, по которой змеились длинные шелковистые волосы.
Все ему нравилось в ней, даже как она сидела, прямо и спокойно, положив на сумочку руки. В мочках ушей рубины сережек. Темные волосы и эти рубины — мгла и огонь.
И всему причиной — его величество случай!.. В воскресный день он ехал в машине, а она шла по тротуару в красной, похожей на цветок шапочке, в сером коротком пальто, ноги длинные, стройные, в туфельках со стрелками каблучков.
Поравнявшись с ней, остановил машину, распахнул дверцу.
Она села, в машине было тепло, но через стекло все-таки чуть-чуть пробивался воздух, и в тепле она почувствовала запах талого снега. Скоро весна! Хорошо, что скоро весна с черемухами и сиренью и новыми, как ручьи, сверкающими надеждами.
— Вы свободны сегодня, Рина?
— Да.
— Поедемте куда-нибудь?
— Поедемте.
Они уехали за город, свернули на просеку среди берез и тут вышли.
За городом и зимой воздух чуть-чуть пахнет медом, будто где-то в стогах и сараях тлеет сено летним теплом.
Лес был рассечен широкой просекой, которая спускалась к ручью, а за ручьем поднималась в гору. Небо над горой мутное, сырое.
— Я приезжаю сюда почти каждое воскресенье, — сказал Дмитрий. — Надеваю валенки и иду вон на ту гору. Но сегодня мои валенки наденете вы.
Рина сбросила туфельки, надела валенки — они были большие и высокие — и рассмеялась. Молодой яркий рот, и ослепительные зубы, и эта красная шапочка над снегом, и пар от дыхания, и запах духов и тепла — сколько красоты в ней!
И ей хотелось понравиться ему. Она знала, каким он был великолепным, когда в маске и с поднятыми в перчатках руками медленно шел к белой двери, которую раскрывали перед ним.
За этой дверью тишина, и только его голос:
«Зажим… Еще один… Еще…»
Этому голосу в операционной подчинялись без промедления.
И однажды, после неудачной операции, когда бригада расходилась с щемящей скорбью, она услышала, как он сказал: «Вот так уйдут и от нас».
Но здесь, за городом, глаза его были сейчас веселы, лицо в румянце, а голос совсем простой.
— Я иногда приезжаю сюда работать. Читаю, пишу. Мозг в абсолютной, я бы сказал, кристальной тишине. Обычно я ставлю машину вон там, на горе. Но сегодня лучше походить. Сегодня — воля. Я рад, что встретил вас, Рина. Чувствуете, как пахнет весной. Здесь воздух стерильно чист. До ближайшей дымовой трубы — семь километров. А прямо — через лес — Звенигород. Город, который звоном колоколов возвещал о приближении врага. Отсюда и название — Звенигород.