— Да, картина величественная, — сказал Дмитрий. — А по существу, обыкновенное преломление света в тумане, мираж.
Тень грозно стукнула, от стука упала капля с куста и расколола затонувшее в реке ядро зари — рассыпалась по воде искристая зыбь.
Тень надвинулась на зыбь и сразу пропала. В лодке стоял Кирилл. От его рубашки курился пар.
Он взмахнул спиннингом — блесна с тонким звоном упруго прорвала воду. Вода качнулась, пошла кругами, заколыхались камыши с шуршащими в них стрекозами.
— Вот и весь мираж. Узнаешь? — спросил Дмитрий.
Кирилл, отгребаясь бухавшим об лодку шестом, подплыл к берегу.
— Как улов? — спросил Дмитрий.
Кирилл поднял со дна лодки щук на кукане. Швырнул их в траву.
— Что вижу! Это же чудо! Я думал, тут уж и пескарей не осталось, всех на сковородке исследовали во имя науки. А оказывается, трепещет жизнь.
Кирилл, смеясь, снял намокшую рубашку.
— Еще одна такая ушла: в последний момент, видно, решила, что в чугунке ей места не будет.
— Сам виноват, надо было заранее оповестить, что чугунок у нас просторный, с удобствами — и отопление, и горячая вода, и прекрасный вид на реку.
Щуки по-змеиному извивались в траве. Глаза у них лютые, с ледяным мраком, но самое страшное — широкая, как складная, пасть со створками, которые размыкаются, когда надо схватить добычу; длинная, с обвислым брюхом, быстрая, как стрела, щука настигает жертву и глушит, и режет ее, а потом заглатывает, выпучив мерцающие глаза.
Щуки извивались в траве, и какая-то усмешка кривилась в разрезе их пастей. Рядом — спиннинг с блесной. Блесна — обыкновенная сплющенная и обточенная с краев солдатская пряжка, в дырке — тройник с красным лоскутком.
«Просто, что сразу и видно: очень уж просто, так, кажется, и не обманывает, — подумал Дмитрий. — Тут-то вся и хитрость, пожалуй, расчет не по штампу, которым уже предостаточно проучили рыбешку».
Подбежала овчарка и легла рядом, покосилась на Кирилла, вдруг навострила уши, когда он посмотрел, как Рина, одетая в купальник, вышла из тени куста.
Дмитрий, забравшись в реку, намыливал лицо, шею, руки.
— Красотища! А главное — не видать нигде загорающего с массовой песней человечества… Уха будет, Кирилл, а то я зубы начищаю?
Кирилл скоблил за кустом щук.
— Павел обещал прийти.
Павел пришел после косьбы: на лугу с трех часов — еще и зорька не мрела, как взял косу. В плечах ломило, парко под пиджаком. В одной руке — чугунок, в другой — буханка хлеба, виснет карман у пиджака от лука для ухи. Взглянул Павел: в кустах — машина, ковер на траве, на ковре — бутылка с серебряным горлышком, яблоки. На реке — смех, ликующий лай овчарки, которая, играя, бросалась на девушку.
— А ну, покажись, посмотрю на тебя, — сказал Дмитрий, оглядывая Павла. Тот снял пиджак и обгладил рукава белой косоворотки с перламутром пуговиц, как на гармони. — Невероятно все-таки, что это мы: все отлетело, растаяло — белозубая молодость провожанья и первый поцелуй, как удар тока. Вот она, жизнь, — пришел срок. — прощайся, а все кажется: самое дорогое — впереди.
— Самое дорогое сейчас — улыбается. А то мимо пройдет. Не догонишь: резервы не те.
Кирилл топором рубил для костра хворост. Распрямился, сказал:
— Что за мрачные мысли, братцы!
— И то правда. В молодой круг не войдем. А в своем до конца жизни будем в цене.
— Великолепно, Паша! — Дмитрий даже прослезился, достал платок.
В тени ольхового куста в траве чугунок с ухой, горка рыбы на лопушином листе, хлеб и бутылка с коньяком. Пахуче дымится уха из прокопченного и каленного на кострах верного чугунка.
— Удачно это у тебя вышло, Кирилл: таких «ведьм» выхватил, — оказал Павел и не спеша отхлебнул из ложки.
Кирилл показал на ладони блесну из солдатской пряжки.
— Видимо, рассчитана на прямое попадание между глаз. Парочку щук контузило, а одна, глядя на твою блесну, от смеха кишки надорвала.
Смеется и Рина. Ей хорошо среди здоровых и веселых мужчин, и она чувствует, что многое говорится для нее. Она в легком ситцевом платье с желтыми яркими подсолнухами, кажется, свет от них так и льется. Да и что не покажется от ее глаз и от ее улыбки?..
Дмитрий подлил в стаканы.
— Стой, Митя, — остановил его Павел, — а то забушуем. Вино это, дьявол его возьми, похитрее нашего первача. Наш хоть на цену не ломается, сразу по мозгам бьет, а этому как следует заплати, тогда соизволит стукнуть. Но самые опасные удары — от жены. Дверь закроет и скалку берет. Одно спасение — в окно прыгай и беги. Главное в этом отступлении — через плетень перескочить, не зацепиться. А зацепился — будет из твоего пиджака пыли выбито, что и в чистку не надо. Я на всякий случай ход в плетне завел, за лопушками скрытый. Бегу и прямо в тот самый ход, как пуля. Пока жена глянет, мой и след простыл.