— Не надо, — сказала Лора. — Это жестоко. Бедняжка. — И, положив руку ему на колено, вдруг спросила: — Как ты думаешь, Кристина сидит здесь рядом с нами?
Он ответил не сразу. Что было сказать? Неужели так будет всегда?
— Думаю, да, — медленно проговорил он, — раз у тебя такое чувство.
Он помнил, как Кристина до появления первых признаков рокового менингита, сбросив туфельки, взволнованно бегала по берегу и просила, чтобы ей разрешили покупаться; все это вызывало у Лоры приступы страха и беспокойства. «Дорогая, осторожно, вернись назад…»
— Эта женщина сказала, что, сидя рядом с нами, она улыбалась и выглядела очень счастливой, — сказала Лора. Она встала, словно почувствовав внезапное беспокойство, и отряхнула платье. — Пойдем, давай вернемся, — сказала она.
Он шел следом за ней с упавшим сердцем. Он знал, что она вовсе не хотела покупать открытки или осматривать то, что еще осталось осмотреть; она хотела снова отправиться на поиски этих женщин, необязательно с тем, чтобы поговорить, а просто быть рядом с ними. Когда они дошли до площади с киосками, он заметил, что толпа туристов поредела, остались лишь несколько человек, и сестер среди них не было. Наверное, они присоединились к основной группе, прибывшей в Торчелло на пароме. Он вздохнул свободнее.
— Посмотри, во втором киоске масса открыток, — поспешно сказал он, — и очень привлекательные шарфы. Позволь мне купить тебе шарф.
— Дорогой, у меня их и так много, — запротестовала она. — Не трать попусту лиры.
— Это не пустая трата. У меня такое настроение, мне обязательно надо что-нибудь купить. Как насчет корзинки, ты же знаешь, нам всегда не хватает корзинок. Или кружева. Как насчет кружев?
Смеясь, она позволила ему подвести себя к киоску. Он рылся в разложенных перед ними товарах, болтал с улыбающейся женщиной, стоявшей за прилавком, ее улыбка становилась все шире от его устрашающе плохого итальянского, но его не оставляла мысль, что тем самым он дает группе туристов больше времени, чтобы дойти до причала и сесть на паром, и тогда сестры-близнецы исчезнут из вида, исчезнут из их жизни.
— Никогда, — сказала Лора минут через двадцать, — так много барахла не вмещалось в такой маленькой корзинке.
Ее журчащий смех ободрил его, он вновь поверил, что все хорошо, что ему больше не о чем тревожиться, что час зла истек. Катер от Чиприани, который привез их из Венеции, ждал у причала. Приехавшие с ними пассажиры, американцы и человек с моноклем, уже собрались. Раньше, перед тем как отправиться в эту поездку, он думал, что цена за ленч и дорогу туда и обратно слишком завышена. Теперь он не вспоминал о ней и жалел лишь об одном — экскурсия в Торчелло была самой большой ошибкой, которую он допустил за время их нынешнего пребывания в Венеции. Они взошли на палубу, выбрали удобное место, и катер, пыхтя, поплыл по каналу и вскоре вошел в лагуну. Паром отошел раньше и поплыл в сторону Мурано, тогда как их судно, пройдя мимо Сан Франческо дель Дезерто, взяло курс прямо на Венецию.
Он снова обнял ее и крепко прижал к себе; на этот раз она ответила на его ласку, улыбнулась и положила голову ему на плечо.
— Это был прекрасный день, — сказала она. — Я никогда его не забуду, никогда. Знаешь, дорогой, я наконец-то начинаю получать удовольствие от нашего отдыха.
Ему захотелось закричать от облегчения. Все будет хорошо, решил он. Пусть она верит во все, что хочет, если эта вера делает ее счастливой. Четким контуром на фоне сияющего неба во всей своей красе высилась перед ними Венеция, ведь там еще многое надо увидеть, бродя по ней вдвоем; теперь, когда у нее изменилось настроение, мрак рассеялся, это будет просто великолепно, и он вслух принялся обсуждать предстоящий вечер, место, где они будут обедать, — не в ресторане по соседству с «Ла Фениче», куда они обычно ходили, а в каком-нибудь другом, новом месте.
— Да, но только чтобы недорого, — сказала она, словно ей передалось его настроение, — сегодня мы и так много потратили.
В их отеле на Большом канале была приветливая, умиротворяющая обстановка. Портье улыбался, протягивая им ключ. В спальне все было знакомо, как дома — Лорины вещи аккуратно расставлены на туалетном столике, — но при этом в ней царила едва уловимая атмосфера праздника, новизны, волнения, какой дышат только комнаты, в которых мы останавливаемся на краткие дни отдыха. Они наши лишь на мгновение, не более. Пока мы там, они живут. Когда мы уезжаем, они больше не существуют, они растворяются в безликости. В ванной комнате он отвернул оба крана, вода хлынула мощным потоком, клубы пара поднялись к потолку. Теперь, подумал он, теперь наконец-то самое время заняться любовью; он вернулся в спальню, она поняла, протянула к нему руки и улыбнулась. Какое благостное облегчение после долгих недель воздержания!