Вывод из наших ответов он сделал всё же неожиданный.
– Семьдесят пять человек на весь Союз?! Здорово! Но учиться без девчонок – наверняка скучно. Это всё равно, что в военном училище.
Сняв фуражку и положив её на тумбочку, стоящую рядом со скошенным большим окном мансарды, он вдруг открыто улыбнулся и, поскольку официальная часть была закончена, предложил сыграть пару партий.
Потом в этом просторном промхозовском помещении мы не однажды играли с ним в бильярд, коротая время, потому что из-за непогоды вылет вертолёта задерживался. Правда, выиграть у лейтенанта никому из нас так и не удалось.
Обычно он задумчиво, молча, словно заранее вычерчивая в уме весь причудливый рисунок игры, намеливал тонкий конец полированного кия. Проверял – хорошо ли, удобно ли тот скользит по большому пальцу левой опорной руки… От этого пробного движения кия вперёд-назад мел очень мелким «снегопадом» осыпался на зелень сукна. Затем, не спеша, прикрыв левый глаз, лейтенант прицеливался… После чего раздавался короткий, как выстрел, удар. Шар стукался о шар и, провалившись в сетку лузы, замирал там очередной «добычей»…
Почти после каждого удачного «щелчка» пограничник задавал нам с Юркой какой-нибудь вопрос. Например, много ли кинотеатров в нашем городе? Ходит ли по улицам троллейбус? Хороша ли архитектура? Сколько в нём ресторанов? Где мы развлекаемся? Ходим ли на танцы? Красивы ли в Сибири девушки?
Наши ответы он слушал внимательно, не перебивая. Потом снова подходил к столу и производил точный удар. Делая это с таким решительным видом, будто в этот момент заставлял Судьбу следовать по избранному не ей, а им курсу.
А иногда наш бравый лейтенант сам ударялся в воспоминания, из коих мы узнали, что родился он в крохотной деревеньке на Урале и прожил там безвыездно до окончания школы, в последних классах которой училось лишь по нескольку человек.
В семнадцать лет, впервые покинув родной порог, Андрей поступил учиться в высшее пограничное училище, располагающееся в большом красивом приволжском городе. С прекрасной набережной, освещаемой тёплыми летними вечерами множеством ярких огней. И по этой набережной неспешно прогуливались ещё более яркие, весёлые и какие-то весенние девушки, явно выделяющие нашего героя среди его товарищей-курсантов, тоже получивших увольнительную…
Собственно, разговоры об обитательницах городка: от шестнадцати и старше – и составляли основную канву воспоминаний… И чувствовалось, что на этом «фронте» у нашего лейтенанта было немало блестящих побед. Может быть, не таких быстрых, как с нами, на бильярде, – потому что игроки мы с Юркой были, прямо говоря, – никакие, от нечего делать, – но зато куда более приятных.
После особо трудного, но красивого («Девятый от борта, в среднюю лузу») и неизменно точно выверенного удара лейтенант взбадривал себя одним-двумя глотками коньяка, налитого в гранёный стакан «на один палец». Делал он это картинно и самозабвенно, никогда не предлагая, однако, нам отведать этого напитка из заветной пятизвёздочной «капитанской» бутылки, которую извлекал из тумбочки, стоящей под широким окном, со множеством одноразмерных, небольших квадратных перегородок. Какое-то время потом лейтенант ещё стоял со стаканом в руке, на самом дне которого плескались остатки коричневато-янтарной жидкости, словно прислушиваясь к тому, что происходит у него внутри и одновременно глядя на бесконечную череду серых, чем-то отдалённо напоминающих рыбью чешую, заснеженных сопок.
Затем, поставив стакан на тумбочку рядом с бутылкой, он подходил к полочке с шарами и не спеша намеливал конец кия, готовясь к очередной непростой комбинации. «Подстав» лейтенант не любил и никогда не добивал их.
Однако ни коньяк, ни быстрые победы, похоже, не особо занимали нашего героя. В его движениях и разговорах словно ощущалась уже какая-то преждевременная старческая вялость. Судя по всему, ему не только было невыносимо скучно здесь служить, но и жить-то вообще ему было не особенно весело. Несмотря на всю его молодость и здоровье…
Может быть, это происходило оттого, что золото погон так и не обернулось, по его мнению, золотой жилой жизни…